Дэвид Митчелл - Лужок Черного Лебедя

Мы с Дином впились в него глазами, ожидая ответа.

— И он мне сказал: «Сынок, если бы я дрался только за вонга , за деньги — этот валлийский байстрюк меня побил бы». Драться за одни только деньги — мало, и папка это знал. Только потому, что он дрался за все, что любил — за меня, мою мамку, за свою семью, за наш дом, за все сразу, — он мог вынести такую боль. Ну вы понимаете, о чем я говорю? Понимаете, о чем я?

Людское море вынесло нас с Дином к «Черному лебедю», где мистер Бродвас и два пьяных деревенщины с черными зубами и с дебильными ухмылками сидели на трех каменных грибах. Дин с опаской заглянул в стакан к отцу.

— Это кофе, сын! — Динов папка наклонил стакан, чтобы Дину было видно. — Из моей фляжки! Отличный, горячий, как раз для такого вечера.

Он поглядел на мистера Бродваса:

— Это мамка его научила.

— Хорошо, — мистер Бродвас говорит медленно, как растения, — это вам обоим на пользу.

— И сколько ты на этот раз продержишься, а, Фрэнк? — Айзек Пай волок мимо ящик пива с грузовика.

— На этот раз — насовсем. — Динов папка не ухмыльнулся в ответ.

— Леопарды меняют свои пятна, а?

— Мне насрать на ихние пятна. Я говорю про выпивку. Те, у кого нет проблем с выпивкой, пускай себе пьют. А для меня это болезнь. Доктора мне сказали только то, что я и так знал. Так что я с апреля не пью.

— Ах вот как? На этот раз с апреля, говоришь?

— Да, — Динов папка сердито уставился на владельца паба, — с апреля.

— Ну, как знаешь, как знаешь, — Айзек Пай с ящиком протиснулся в двери мимо нас. — Но только на территорию паба посторонние напитки вносить нельзя.

— Можешь не волноваться! — крикнул в ответ Динов папка, словно чем громче он кричал, тем правдивей были его слова. — Можешь не волноваться!

В комнатах смеха обычно мало смешного. В зеркале видишь себя толстяком или тощим, как жердь, и все тут. Но эти зеркала творили из человека целую орду мутантов. Прожектора то заливали меня светом, то погружали во тьму. Я был один. Ну, то есть, настолько один, насколько можно быть одному в зале, полном зеркал. Я вытащил бумажник Уилкокса — пересчитать деньги, но потом решил подождать до более безопасного места.

— Максина! — крикнул я. — Где ты?

Я пошел было ее искать, но стоило мне пошевелиться, в первом зеркале образовался африканский дикарь с жирафьей шеей, вытянутой железными обручами. Обвислые уши стекали и отваливались каплями. Такое снится во сне. «Может ли человек измениться? — спросил меня дикарь. — Превратиться в другого?»

— Ты прав. Это вопрос.

Мне почудилась какая-то возня.

— Максина? Максина, выходи! Не смешно!

Во втором зеркале я стал студенистым кубом. Сплошное лицо без тела, только ручки и ножки машут по углам, как палочки. Я надул щеки и почти удвоился в размерах.

«Нет, — ответил студенистый куб. — Можно изменить только внешние черты. Внутренний Ты должен оставаться неизменным, чтобы Внешний Ты изменился. А чтобы изменить Внутреннего Тебя, нужен Еще Более Внутренний Ты. И так далее, без конца. Ты меня понял?»

— Я тебя понял.

Невидимая птица порхнула мимо уха.

— Максина? Максина, не смешно!

В третьем зеркале был Глист. Мое тело от пояса вниз превратилось в узкий хвост. Голова и грудь выпучились в большую блестящую каплю. «Не слушай их. Росс Уилкокс, Гэри Дрейк и Нил Броз лезут к тебе, потому что ты выделяешься. Если бы у тебя была правильная прическа, правильная одежда, если бы ты правильно говорил и отвисал с правильными людьми, все было бы в порядке. Популярность — это умение следовать прогнозам погоды».

— Мне всегда было интересно, как ты выглядишь.

В четвертом зеркале оказался кверхногамный Джейсон Тейлор. «Разве от Глиста тебе хоть раз была какая-нибудь польза?» Когда я еще учился у мисс Трокмортон, я воображал, что люди в Южном полушарии как раз так и ходят. Я дернул ногой, и у отражения шевельнулась рука. Я замахал рукой, отражение — ногой. «А как насчет Внешнего Тебя, который был бы одновременно и Внутренним Тобой? — поинтересовался Кверхногамный Я. — Единого Тебя? Если людям нравится твое Единое Я — отлично. Если нет — считай, не повезло. Но когда ты выпрашиваешь одобрение для своего Внешнего Я, это противно. Это делает тебя слабаком. Это скучно».

— Скучно, — согласился я с Кверхногамным Собой. — Скучно. Скучно.

— А мне не скучно! — на меня прыгнул пушистый инопланетянин.

У меня сердце остановилось прямо там, в комнате смеха.

— Сами с собой говорят только психи, — Максина хмурилась. — Ты разве псих?