Дэвид Митчелл - Лужок Черного Лебедя

Я бросился в погоню — слишком поздно, — но застежка ремня расцепилась, штаны свалились, и я полетел вверх тормашками, как Лорел и Харди. Прелые листья в трусах, ветка в носу.

Ничего не поделаешь; я пошел в ту сторону, где скрылась собака. Я изо всех сил вглядывался в листву — не мелькнет ли удаляющийся клочок белого меха. Уитлок меня просто убьет сарказмом. Миссис Коскомб испепелит яростью. Мистер Инкберроу не поверит — его неверие будет таким же негибким, как его деревянная линейка. Черт, черт, черт. Мало того, что для ребят в школе я жалкое ничтожество. Теперь еще и половина учителей решит, что я — напрасный перевод кислорода. «Что тебя вообще понесло в лес на ночь глядя?»

Это, кажется, сова ухнула? Вот кривая лужайка, я знаю ее еще с тех пор, когда мы с ребятами всей деревни играли в войну. Очень серьезно играли, с военнопленными, перемириями, флагами, которые противник пытался украсть (футбольная гетра на палке), и сложными правилами боя — полусалки, полудзюдо. Гораздо более сложная игра, чем у этих паскендальцев на Мальверн-роуд. Когда фельдмаршалы выбирали себе бойцов, меня хватали первым, потому что я классно уворачиваюсь и лазаю. Эти игры были невозможно клевые. Спортивные игры в школе — совсем не то. Спорт не дает возможности побыть кем-то другим, не собой. Сейчас в такие военные игры уже никто не играет. Они кончились на нас. Тропинки в лесу с каждым годом зарастают все сильнее, кроме тех, что идут к озеру, где гуляют с собаками. Входы в лес затягиваются проволочными изгородями или колючими кустами — ежевика или фермеры. Если в лес долго не ходить, он превращается в колючие заросли. Люди теперь боятся за детей, которые бегают в лесу по темноте, как мы бегали когда-то. Не так давно в Глостере убили мальчика — разносчика газет, его звали Карл Бриджуотер. Глостер совсем рядом с нами. Полиция нашла его тело как раз в таком лесу.

Вспомнив про Карла Бриджуотера, я немного испугался. Совсем чуть-чуть. Убийца может бросить тело в лесу, но вряд ли он будет сидеть в лесу, подстерегая жертву. Это был бы полный идиотизм. Здесь не Шервудский лес и не вьетнамские джунгли. Чтобы попасть домой, мне достаточно пройти назад по своим следам или, наоборот, идти вперед, пока я не выйду в поля.

Да, только без школьной сумки.

Два раза я видел белое пятно и вскидывался: «Вон собака!»

Один раз это оказался белый ствол березы. Другой раз — пластиковый пакет.

Безнадежно.

Впереди обрисовался край старого карьера. Я и забыл про него, так давно мы тут не играли. Высота небольшая, но сверзиться с такой все равно мало кто захочет. Дно карьера было вроде трехсторонней раковины, и наружу вела дорога, идущая к Хейкс-лейн. Или Пиг-лейн? Я удивился, заметив на дне карьера огни и услышав голоса. Я насчитал пять или шесть жилых прицепов, несколько «домов на колесах», грузовик, лошадиный фургон, фургон «Хиллман» и мотоцикл с коляской. Шумел работающий генератор. Цыгане, подумал я. Кому еще быть. У подножия обрыва, над которым я притаился, горел дымный костерок, вокруг которого сидели семь или восемь фигур. Не считая собак.

Я не видел ни ограбившего меня волка, ни своей сумки «Адидас». Но, конечно, моя сумка с большей вероятностью окажется здесь, чем в любой другой точке леса. Но вот в чем вопрос: как мальчику из дома на Кингфишер-Медоуз с четырьмя спальнями, со стеклопакетами «Эверест» подойти к цыганам и обвинить их собаку в том, что она украла у него сумку?

А придется.

Но как? Я же ходил на собрание деревенского кризисного комитета. Но моя сумка! Я решил, что надо хотя бы подойти к лагерю цыган со стороны дороги. Чтобы они не подумали, что я за ними шпионю.

— Ты что, всю ночь будешь тут за нами шпионить?

От шуточки Дуранова папки я обделался на пятерку по шкале от 1 до 10. А сейчас была твердая десятка. В сгустках темноты у меня за спиной возникло лицо со сломанным носом. Полное ярости.

Я вроде бы начал умолять:

— Нет… я только хотел…

Но я не успел закончить, потому что отступил на шаг.

Воздух и пустота.

Земля и камни ехали вниз, и я ехал вместе с ними, крутясь («Тебе повезет, если только ногу сломаешь», — вставил Нерожденный Близнец), крутясь, крутясь, как игральные кости в стакане («Черт! Поберегись! Осторожно!») фургоны-ключицы-костры… Я остановился, и из меня вышибло дух.

Собаки скакали в дюймах от меня, исходя бешеным лаем.

— ПОШЛИ ВОН, СУКИНЫ ДЕТИ!

Град земли и камушков — лавина меня догнала.