Григорий Ряжский - Портмоне из элефанта - сборник

Аверьян услышал и словно очнулся.

— Тебя… — сказал он тихо и сжал зубы.

— Чего? — переспросил бугор, хорошо не расслышав помощника. — Кого?

— Тебя, падлу. — Аверьян выбрался из подпола и отчетливо повторил: — Тебя в отвал надо… Падлу паскудную, морду хохляцкую. — Страх в его глазах пропал окончательно, и что-то новое, бесстрашное и бесшабашное родилось у него внутри. — Одного убил, а теперь другого, значит, тоже порешил? — Он сделал по направлению к бугру два шага. — Он же любил тебя больше нас всех, Апрель-то. Его-то за что, мразь?

Бугор вытаращил глаза на помощника, свою вторую руку, и пораженно спросил:

— Ты что, совсем ебанулся, парень? При чем здесь хохляцкая, а?

— При том, — сквозь зубы тихо ответил Аверьян, — при том, что и на Алихановке вы все решали — кому работу давать, а кому — скатертью дорожка, и получилось, что скатерть-дорожка нам вышла, русским, а вас, хохлов тупых, буграми садили всегда, и на шагающие, и на экэгушки. И здесь тебя, гниду, тоже бугром посадили, на Ченову погибель и на Апрелеву тоже. — Он нагнулся и поднял с пола ключ на тридцать два, что при падении выпал из Ченова ватника. — Скажешь, что убил, понял? — Он пошел на бугра с занесенным ключом в руке. — Обоев убил… — Аверьян уже приблизился к бригадиру вплотную и теперь ждал его ответа.

— Ладно, раз так, — согласился бугор, — скажу, если хочешь. — И протянул вперед руку, за ключом.

Теперь, получив его согласие, Аверьян не знал, что делать дальше. Но знал бугор, на то он и был бугром…

Он взял протянутый ключ и с размаху, ловко и по-хитрому пригнувшись, не давая помощнику опомниться, со всех сил ударил его ключом по правой ноге, чуть выше щиколотки. Аверьян завалился на пол, как мешок с картошкой. Боль пронзила ногу и была такой, как если бы кость надломилась от переехавшей ее телеги, груженной тоже картошкой, но доверху, под завязку. Бугор отложил ключ в сторону и удобно разместился верхом на помощнике, всей бригадирской тушей.

— Ну, сначала за хохляцкую морду, — сказал он и, коротко размахнувшись, нанес первый удар справа. Кулаком в лицо. Получилось во все лицо, целиком, почти без остатка. Брызнула кровь.

— А это за сволоту твою предательскую, — добавил бугор и повторил слева. То же и так же, с кровью, но уже большей.

Аверьян захрипел и попытался выдавить через кровавую пену какие-то слова.

— После, после скажешь, — успокоил его бугор и объявил: — А это, чтоб место свое знал всегда, как водится на разрезе. — Он прицелился, высмотрел на лице у Аверьяна наименее пострадавший участок и опустил туда кулак сверху, заскорузлым торцом…

Аверьян очнулся оттого, что кто-то брызгал ему в лицо водой и аккуратно обтирал влажной тряпкой. Он с трудом открыл один глаз, второй — затек совершенно.

— Сам-то как? — по-отцовски спросил бугор и сплюнул семечковую шелуху. — Как сам-то, болит, поди?

Аверьян слабо кивнул и прислушался к себе — больно на самом деле было уже не очень. И самое странное — куда-то пропала кипевшая в нем ненависть. К бугру, и вообще.

— Я чайку заварил, — сказал бугор, — крепкого. Щас попьем, а потом Апрельку в отвал снесешь, к ковшу. Добро?

Аверьян разлепил разбитые губы и выпустил воздушный пузырь. Пузырь постоял немного и лопнул. И тогда он снова слабо кивнул в ответ и выдавил:

— Добро…

До поверхности воды оставалось еще метров десять, но страха не было. Более того, дышалось легко и спокойно, прямо так, через воду, по-рыбьи, и никуда не давило — ни в голову, ни в живот. Снизу смотреть на это было потрясающе красиво — залитая солнцем ярко-голубая поверхность воды окружала длинный, узкий корпус деревянной лодки, замершей в едва заметном покачивании там, наверху… Он наслаждался своим послушным телом, не спеша выталкивая его наверх легкими плавными движениями ног. В руках, по сути, особой нужды не было, он просто забыл о них. И, обретя такую полную свободу в соленой океанской невесомости, они едва колыхались, следуя за телом в том же направлении — наверх…

Как только голова его показалась на поверхности, четыре черные женские руки опустились в воду, нежно подхватили его под мышки и втянули в лодку. Туземок этих он видел впервые, но совершенно этому не удивился, как будто все шло по неизвестно кем разработанному, но заранее согласованному с ним плану.

Обе чернушки были хороши… Лица, разукрашенные несмываемыми полосками краски, местного, туземного, изготовления, поочередно с глубокими, давно зарубцевавшимися ритуальными надрезами на щеках, излучали приветливую радость обитателей тихоокеанских островов. Расплющенные местной природой могучие женские носы были оттянуты еще и несколько вниз, поскольку несли каждый по здоровенному кольцу, выточенному, похоже, из козлиной, если не из еще какого зверя покрупней, лопатки.