Элис Манро: Мальчики и девочки

— Бедный старый Мак, — горько сказал Генри. — Когда у лошади пропадают зубы, пропадает она сама. Так вот получается.

— Ты его сегодня застрелишь? — спросила я. Мак и Флора так долго жили у нас в конюшне, что я почти забыла, что их должны были убить.

Генри не ответил мне. Вместо этого он запел высоким, дребезжащим, притворно-грустным голосом: «Нет больше работы для бедного дяди Неда, ведь он ушел туда, куда уходят славные негры». Толстый черный язык Мака старательно работал у ладони Лаярда. Я вышла, не дослушав песню, и села внизу на сходне.

Я никогда не видела, как убивают лошадь, но знала, где это происходит. Прошлым летом мы с Лаярдом наткнулись на лошадиные внутренности, которые не успели закопать. Тогда мы подумали, что большая черная змея свернулась кольцом на солнце. Это случилось в поле, за сараем. Теперь я прикинула, что если мы спрячемся в сарае и найдем широкую трещину или дырку, через которую можно смотреть, то сможем разглядеть, как это делается. Не скажу, что я жаждала увидеть нечто подобное, но все же: если рядом что-то происходит, то лучше увидеть это и знать.

Отец вышел из дома с ружьем в руках.

— Что вы здесь делаете? — спросил он.

— Ничего.

— Идите поиграйте возле дома.

Он прогнал Лаярда из конюшни. Я спросила брата:

— Хочешь посмотреть, как Мака застрелят? — и, не дожидаясь ответа, повела его к входной двери сарая, аккуратно открыла ее, и мы зашли.

— Тихо, а то нас заметят, — сказала я.

Мы слышали, как отец и Генри разговаривают в конюшне, потом раздались тяжелые, шаркающие шаги Мака, выходящего из стойла.

На сеновале было холодно и темно. Тоненькие перекрещенные лучи солнца проникали сквозь щели. Рулоны скатанного сена стояли в самом низу, и наши ноги скользили и проваливались в промежутки между ними. Примерно в четырех футах от пола вокруг стен шла балка. Мы свалили несколько рулонов в углу, и я помогла залезть Лайарду, а потом поднялась сама. Балка была не очень широкая, мы лезли по ней, руками упираясь в стены сарая. В них было множество отверстий, и я нашла одну дырку, в которую мне было видно то, что нужно — угол двора, калитку и часть поля. Лайард такого глазка не нашел и заныл.

Я указала ему на широкую щель между досками.

— Тихо ты! Если тебя услышат, нам достанется!

Отец вышел с ружьем и встал там, где мне было его хорошо видно. Генри из конюшни вывел за повод Мака, потом бросил повод, вытащил папиросную бумагу и табак и скатал папироски для отца и себя. Все это время Мак обнюхивал старую, жухлую траву вдоль забора. Потом отец открыл калитку, и они вывели Мака. Генри повел жеребца в сторону от тропинки, на проталину. Они с отцом продолжали разговаривать, но так тихо, что нам было не слышно. Мак снова принялся искать хоть клочок свежей травы, но не нашел. Отец отошел на небольшое расстояние и остановился, посчитав, что этого достаточно. Генри тоже отступил в сторону, продолжая небрежно придерживать Мака за повод. Отец поднял ружье. Мак взглянул на него так, будто что-то заметил, и тут отец выстрелил.

Мак не рухнул тут же, а закачался, зашатался из стороны в сторону. Потом упал на бок, потом перекатился на спину и несколько секунд бил копытами в воздухе. Генри засмеялся, будто Мак исполнил для него какой-то трюк. Когда прозвучал выстрел, Лайард охнул от удивления, и громко сказал:

— Он не умер!

Мне тоже так показалось. Но вот копыта замерли, Мак снова перекатился на бок, его мышцы задрожали и ослабели. Отец и Генри подошли и по-деловому осмотрели его. Присев, они обследовали лоб, куда вошла пуля, и тогда я увидела кровь на коричневой траве.

— Теперь с него снимут шкуру и разрежут на куски, — сказала я. — Пошли.

Мои ноги немного дрожали, и я с облегчением спрыгнула в сено.

— Теперь ты видел, как убивают лошадь, — сказала я поздравительным тоном, будто сама видела подобное сотни раз. — Пойдем, посмотрим, может у кошки в сарае уже котята родились?

Лайард спрыгнул. Он показался мне маленьким и таким послушным. Внезапно я вспомнила, что когда он был совсем малышом, я привела его в сарай и велела лезть по лестнице до самой балки. Это тоже случилось весной, и сена, как и в этот раз, было мало. Я сделала это из азарта, из острого желания, чтобы что-то случилось, о чем потом можно рассказать. На брате было короткое объемистое пальтишко в коричневую и белую клетку, перешитое из моего. Он влез наверх, как я ему велела, и уселся на балке. Под ним оказалась небольшая кучка сена с одной стороны, и земляной пол и старые железки — с другой. Потом я с криками побежала к отцу: