Инна Кошелева - Наш Витя – фрайер. Хождение за три моря и две жены

— Энергия — это деньги?

— Бывает по-разному В моём случае, пожалуй, да. Деньги дали покой и счастье моей семье. Дети… Ты видел, какие прекрасные у меня сыновья? Посетив меня в Пурим, мой рав намекнул, что неплохо бы с кем-то поделиться… Пора. И я решил — передам тебе деньги… На время. Тогда мои деньги будут живыми, и жизнь в моем доме благостна. Понял?

«Кто их поймёт, этих евреев, — подумал Витя так, будто не принадлежал к этому богоизбранному племени. Мне казалось, — куёт мужик деньги, и всё тебе. А у него вокруг шекеля целая философия. Кстати, почему Господь, щедрый к Зееву, не пошлёт прямо мне? Лично? А ведь посылает… Через этого иудея. Кажется, Зеев серьёзно…».

…Так… Сорок три тысячи у них с Манечкой на счету. Пятьдесят — положенная машканта, он уже примеривался. Значит… Нет! Это — не с ходу. Надо сесть с Манечкой, посчитать, прикинуть пристойный — не унизительный — завтрашний уровень жизни, на который они могут рассчитывать. Так он Зееву и сказал. И добавил с вызовом:

— Как только в кармане у меня блоха заведётся, Манечка перестанет нянчить твоих детей.

— Знаю. А давать уроки музыки двум старшим будет? Дети к ней привязались. И Батья… Только приучила Маню соблюдать кашрут, святость пищи, не путать мясную посуду с молочной, мясной холодильник с молочным… — вздохнул Зеев.

Сказка продолжалась.

Петко ничуть не удивился рассказу Вити.

— Земля здесь такая. Здесь каждым небо занимается в отдельности. Значит, тебе пришла пора сбавить обороты. Так ведь и надорваться можно.

Витя с Маней и Петко просидели всю ночь над расчётами. Получалось, если купить в ишуве недостроенный домик, который присмотрел Петко, надо занять (это кроме ссуды) 27 тысяч шекелей. По минимуму. Если прибавить на переезд и на плохонькую машину, чтобы не болтаться часами на тремпиаде, то надо сорок. Так и сказал Зееву.

Зеев положил на стол сто тысяч.

— Ты осмотрись. Чтобы найти денежное дело по душе, нужны деньги, — и кивнул на пачку банкнотов.

— Я отдам. Как можно быстрее. Ты не беспокойся.

— Если бы беспокоился, не дал. Такое благодеяние мне Господь посылает! Такую возможность выполнить заповедь благотворения ближнему — это ведь выше высокого ценится и равом, и там, на небесах. И ничего не потерять, а?!

«Кого он обхитрил? — подумал Витя. — Себя? Господа, не дай, не дай Бог? Но от этой его религии мне не хуже, точно».

Какой кайф не спешить по утрам на работу! Утренние часы даны человечеству для наслаждения.

Первый взгляд на мир. В Израиле — это почти всегда — на солнце. Роскошный алый шар выпрыгивает в Иерусалиме из-за горы внезапно, чтобы стремительно оповестить: радуйтесь, вы живёте!

Со вторым взглядом — прикосновение к Мане, влажноватой и разогретой снами. В Москве они тоже любили друг друга утрами. Стук двери — дети ушли в школу, и тут же давал о себе знать излишек молодых радостных сил. Здесь он отвык от семейного ритуала. Вспомнилось. Хорошо!

Утро — это кофе с запахом милой, привычной жизни.

Только вернув всё это, Витя осознал, что жил столько времени как робот. Что сделала из него работа на стройке? Кто он был всё это время? Внешний человек, функция, винтик в машине технического прогресса. Великий пролетарский писатель Максим Горький описал такое в школьной повести «Мать». Витя думал — преувеличение, литература. Ан нет. Он ужаснулся, представив, что именно так добывают свой хлеб на земле почти все люди. В поте лица… Жизнь — каторга? Жизнь — тюрьма? Без игры красок и звуков, без прикосновений? Без волн, рвущихся из глубины твоего существования к другому человеку?

…На оформление дома и кой-какое благоустройство ушел месяц. Но уже в это время Витенька почувствовал беспокойство: он тратил деньги, не восполняя свой «капитал». Не зарабатывая. Так уж устроен Витя, — долг перед Манечкой, детьми, а теперь и перед Зеевом не отпускал его даже во сне. Не дав себе толком отдохнуть, он вновь искал работу. Полегче, чем стройка, конечно.

Витя не мог вспомнить, как попало к нему объявление, автоматом сорвал с фонарного столба? Зато прекрасно помнил предысторию предыдущего экстрасенсорного захода. Ещё в Москве кто-то позвал его «на Джуну». Зал автодорожного института был набит до отказа: студенты, профессора, министерские работники. Но современная колдунья сразу выделила Витеньку. На нём остановились глаза, не излучающие света, глаза без глубины, похожие на чёрные камни:

— Какая аура! И сильная, и развитая! Вы можете лечить других, не опасаясь за своё здоровье.