Роберт Менассе - Страна без свойств - Эссе об австрийском самосознании

Можно было предположить, что при таком распределении мнений большинство австрийцев проголосует за вступление в ЕС, ведь как бы мы ни оценивали вхождение в Европейский Союз с социальной и экономической точки зрения, в любом случае оно представляется прекрасной возможностью удовлетворить нашу глубинную тоску по присоединению к Германии и одновременно сохранить миф об Австрии как о суверенной нации. Однако не тут-то было! В конце 1991 г. были опубликованы результаты опроса населения, которые свидетельствуют, что большинство австрийцев не хотят вступления страны в ЕС, если оно будет связано с изменением или даже отменой нейтрального статуса Австрии. Как тут не удивиться, ведь еще ровно десять лет назад по данным исследований, затрагивающих тему «австрийского самосознания», 47 % австрийцев полагали, что Австрия уже состоит в ЕС (попутно заметим, что 36 % полагали даже, что Австрия входит в СЭВ!). Австрия, таким образом, могла бы вступить в Европейский Союз без всяких публичных дискуссий о нейтралитете, и это событие никоим образом не отразилось бы на мировосприятии и самосознании огромной части австрийцев.

Эти противоречия наверняка связаны с тем, что австрийское национальное чувство не складывалось в течение долгого времени в ходе исторического развития, а, как мы уже увидели, возникло совсем недавно и пробивало себе дорогу ускоренными темпами. Поэтому ему крайне не хватает наполнения конкретными и однозначно воспринимаемыми образами и идеалами. Таковых образов, собственно, всего два: миф о нейтралитете и миф о Договоре об австрийской государственности, и они — единственное достижение четырех поколений австрийцев в деле национальной консолидации и формирования австрийского своеобразия, как считает Эрнст Брукмюллер. Австрийское национальное чувство — это в известной степени параллелограмм сил без равнодействующих: реально воплотить результаты его внутренних противоречий невозможно, поскольку в этом случае он сложится вовнутрь, как карточный домик. К этому можно относиться по-разному. Сейчас, когда социальному равновесию в мире повсеместно угрожают многочисленные и труднопостижимые всплески национализма, австрийское национальное чувство, жиденькое и малоподвижное, производит на нас прямо-таки уютно-домашнее впечатление.

Фактом остается и то, что «национальный миф не только способствует развитию отталкивающего национального высокомерия, но и дает людям чувство защищенности и ощущение некоего единства. Сомнительным выглядит предположение, будто отсутствие подобных чувств (как это имеет место в Австрии) автоматически превращает людей в «граждан мира» (Брукмюллер). В этом мнении явственно ощущается как страх перед объединением с Европой, так и поднимающая у нас голову ксенофобия.

Учитывая подавляющее большинство австрийцев, признающих себя самостоятельной нацией, следует сделать вывод, что, вне всякого сомнения, в Австрии существует сильное национальное чувство, однако, как подтверждают те же социологические опросы, из этого не проистекают никакие реальные последствия, как это должно было бы иметь место в случае с развитым национальным самосознанием, связанным с конкретными идеалами. Австрийское национальное чувство по историческим меркам еще слишком молодое, с точки зрения содержания — слишком скудное, а в целом — слишком абстрактное, поэтому оно не в состоянии вызвать у граждан нашей страны ощущение защищенности и чувство своеобразия, чувство родины. Поэтому опросы общественного мнения подтверждают, что, кроме абстрактной информации о собственной национальности, никто не может толком объяснить, что же такое для австрийцев — родина.

Важным симптомом следует считать и многочисленные симпозиумы, посвященные «проблеме родины» и состоявшиеся в последнее время в Австрии. Их наверняка бы не проводили, если бы понятие «родина» было для австрийцев естественным фактором формирования их самосознания.

Причиной австрийской «безродности» в том, что касается определения «родины», является, возможно, и то, что после войны восстанавливали все, что было разрушено или оккупировано союзными войсками, но не было восстановлено то, что разрушили или оккупировали нацисты. По этой причине «Бургтеатр» и венская «Опера», фабрики, автомобильные и железные дороги, одним словом, вся инфраструктура страны вскоре была восстановлена, но это никак не коснулось чувства родины. Хочу, чтобы меня правильно поняли. Центральной проблемой прежде всего было не то, что в понятии «родина» находили нечто предосудительное, иначе бы оно не было упомянуто в новом австрийском государственном гимне. Главная сложность состояла в том, что идея родины, отечества для молодой республики как с позиции внешнеполитической, так и из внутриполитических соображений была идеей неудобной, более того, даже опасной. Австрия стремилась к государственной независимости, а идея родного края при тех исторических коннотациях, которые с нею связывались, способствовала бы становлению регионалистских тенденций, которые, в свою очередь, вновь заострили бы внимание на исторической связи Австрии с Германией, связи, от которой это поколение, пусть и со скрежетом зубовным, но все же счастливым образом удалось избавить. В Каринтии, к примеру, и после окончания войны многие упорно выражали свою приверженность к идеологии «родного края», да и по сию пору организации так называемого «хайматдинста» имеют там большое влияние.