Максим Яковлев: Ничего не бойся

— Папик, у тебя скоро? — подала голос Аринка.

— Скоро, скоро… — отвечал я, отдирая намертво приклеенный блин к сковородке.

Тесто не растекалось как надо, принимало ужасные формы, морщилось, приходилось разглаживать его, доливать и распределять по поверхности. Где-то с двадцатой попытки удалось выпечь блин, с первого взгляда, можно сказать, почти классический. Но успех оказался временным. Я решил применить новый метод, я не терял надежды; я успевал убирать со стола, кормить Дымку, замешивать новую порцию и бодро откликаться Аринке; я рассчитывал хотя бы на десять нормальных блинов. За окнами уже темнело, что-то начало получаться, и в этот самый момент в тесто упала с полки банка с перцем-горошком, когда я потянулся за новой бутылкой растительного масла. Выбрать горошек из теста оказалось невозможным; на сковородке загорелся блин, я рванулся спасать, поскользнулся на тесте, упал, что-то посыпалось, грохнуло… Было больно, ужасно обидно и стыдно, я сидел на полу заляпанный тестом, всё было в дыму и чаду, кроме того, муки больше не было. Мне хотелось выть! выть и плакать от горя, от злости! От несправедливости и бессилия!

— Пап-и-и-ик! — долетело из комнаты Аринки.

Господи! помоги мне сейчас, именно сейчас, как никогда!

— Всё готово, — отвечал я ломая пальцы, — сейчас только за сметаной схожу и будем пировать!

— Не надо за сметаной, я так буду!

— Ну, как же без сметаны, я быстро, туда и обратно.

Руки тряслись, я накинул куртку и выскочил пулей на улицу. Через десять минут я уже летел из магазина, с пятью пачками замороженных блинчиков с грибами, — других не было. А через полчаса они, очищенные от начинки, аккуратно расправленные и подогретые на свежем масле, лежали в большой стеклянной тарелке, пересыпанные сахарным песком.

— Кушать подано! — объявил я входя в её комнату.

— Какие красивые, — сказала она. — Ты знаешь, мне ещё никогда…

Она вдруг замолчала.

— Что с тобой, доча?

— Ничего. Мне так хорошо сейчас…

— Ты ешь, ешь.

— Ты не представляешь себе, как мне сейчас хорошо!

— Ешь, моя девочка…

Я отошёл к окну, делая вид, что смотрю на улицу, на самом деле я ничего не видел, кроме дрожащего, расплывавшегося пятна…

Прошли дожди, финансы были на исходе, но принесли пенсию, я расписался где полагалось, и всё прошло гладко и без вопросов, ведь у меня было время потренироваться в подписи. Накупили конфет, макаронов, сосисок. Вечером она заявила мне:

— Папик, я больше не могу так… Мне надо помыться, я хочу в ванную!

Помыться так помыться, что тут такого. Я нагрел и набрал воды, я ни о чём не думал, когда доставал бельё, полотенце, когда помогал ей перебираться в кресло-качалку, и даже когда привёз её в ванную. Я поддерживал её, когда она скинула с себя рубашку, она быстро повернулась ко мне и сказала:

— Только ты не смотри, ладно?

— Мм… — выдавил я.

Всё вспыхнуло во мне, она обхватила меня за шею, я приподнял её на руках и опустил в воду. Всё её тело, со всеми её девичьими запретными местами открылось мне. Кровь ударила в голову, движения мои становились судорожными, кое-как я помыл ей плечи и спину…

— Всё, Папик, спасибо, дальше я сама, ты иди.

Я весь горел от новых переживаний. Среди ночи я вставал и выходил на крыльцо, но жар от увиденного не отпускал меня до утра.

С утра пораньше нас разбудила Пальчикова:

— Егорыч, дрова привезли! Вставай, будешь брать?

Можно было и не брать, дров как будто хватало, но мало ли, впереди зима.

— Буду, буду. Иду!

— Давай, а то уедут, берёзовые сухие! Я себе тоже взяла!

Поднялся, честно говоря, с трудом. Но было ещё что-то за всеми хлопотами, хождениями, переговорами, ощущение того, что жизнь поворачивается как-то совсем по-другому, я чувствовал это; и какой-то звук, которому поначалу не придавал значения, занимаясь делами, пока не понял, что он здесь неспроста. Это был короткий тоскующий звук, он повторялся монотонно и грустно, как несмазанные качели, что-то слышалось в нём. Я дал себе тишины и услышал в нём что-то вроде: день-не-простой… день-не-простой…

— Этот день может оказаться для тебя непростым, — сказал я себе.

Не успели позавтракать, как ввалились пожарники, они ходили по участку, плюясь и ругаясь под ярким солнцем. Выяснилось, что они уже третий час ищут «героев Челюскинцев, 29». Пальчикова бросилась объяснять им дорогу. Я заметил между ними Борьку-Цимеса и он снова поздоровался со мной, как и несколько дней назад у аптеки.