Ольга Седакова - Три путешествия

По пути Франческа вдруг сказала, что нужно — всего на пять минут! — зайти в мраморную мастерскую, выбрать мрамор для ступеней в загородном доме, который она строит и обсаживает оливами, а рядом еще будет пинета, роща из пиний, в этих рощах всегда так прохладно! (Но это отдельная история, строительство сельского дома, который ни в коем случае не должен быть похож на виллу, калифорнийского образца виллу нуворишей или «ваших Петровичей»; целая эпопея с глупым геометром и коварными плотниками, я оставлю ее на потом.) Она выбрала белый каррарский. Мастер отговаривал ее:

— Будет как в мясной лавке! — почему-то сказал он.

Он решительно советовал местный, сардинский мрамор roseo. Франческа стояла на своем. Мне этот белый мрамор с серыми прожилками тоже очень нравится. Цвет злополучной серебристой лисы.

— Где они живут, такие лисы? Наверное, в Исландии, — задумчиво сказала Франческа. Маленький кусочек мрамора я прихватила на память.

По дороге (а дорога лежит через зеленые холмы, зеленее, чем летом, от моря в глубь острова) небо вдруг потемнело. Невероятной величины стаи мелких птиц заслонили весь свет небесный.

— Storni! — сказала Франческа.

Не знаю, что это за птица, storno. Не воробей: итальянский воробей, passero, недалеко ушел от латыни, а про латинского воробья мы, благодаря Катуллу, никогда не забудем:

Passer mortuus est meae puellae,

Только теперь, после Жоры, моего сорочонка, я поняла эти стихи, которые с семнадцати лет помню наизусть! Именно так: plus oculis suis [10]. И Франческа знает наизусть эти стихи про воробушка Лесбии. Как хорошо вспоминать вместе такие вещи! Как хорошо, что есть с кем их вспоминать. Все, кто помнит про этого воробушка, мне друзья. Края осколков нашего символа сходятся.

Да, посмотрев в словарь: storni — это скворцы. Они буквально заслонили свет. Они заняли все небо. Они кружились, разбивались на разные группы, опять встречались, выписывали вместе вензеля.

— Что они делают? — спросила я.

— Это у них танцы, — отвечала Франческа.

— А что они выражают этими танцами? Для брачных танцев вроде не время?

— Они выражают, что знакомы друг с другом, — невозмутимо ответила Франческа.

Так с Авентина я однажды смотрела на такое же птичье затмение. Я сочла их ласточками, но может быть, и они были скворцами. И видела их в последний год своей жизни моя учительница древних языков, которая не только Катуллова воробушка, но и Гомеровы гимны могла читать наизусть страницами. Она тоже сочла их ласточками. Одна из самых живых душ на свете. Глядя на море, я не могу не думать о ней. О ее прекрасном имени, которое столько раз написано в римских катакомбах: Eirene! ИРИНА! Мир! И несет это слово в клюве маленькая птица.

Мы все-таки доехали до Порто Торреса, нашли рынок (как ни удивительно, он еще не закрылся, но товар уже убирали), нашли даже вчерашних продавцов шуб, и продавцы нас узнали… Но шапку нашу они оставили дома (еще бы! продав нам шапку в городе Алгеро, они никак не ждали встретить нас в городе Порто Торрес: как мы об этом не подумали?). Они предложили встретиться завтра уже в третьем городе, Вилла Нова, в горах. Там, где родился Великолепный и где делают мальвазию. Я уже была готова и к этому, но Франческа отказалась: подождем до среды. Обещали привезти эту шапку через неделю в рыночный день в Алгеро.

И тут Франческа купила себе еще одну шубу! Прелестную, опять из норки, но теперь медового цвета. Боюсь за Гавина. Возможно, его ждет канонизация.

Но нужно признать: некоторую сдержанность она при этом проявила. Новых шуб могло быть две. Вдохновленный успехом продавец воскликнул:

— Синьора, — говорит, — вы готовы к безумию? (la follia: это, можно сказать, термин для непредвиденной траты). Покупайте сразу две, вот эту и эту!

Франческа совсем было была готова, но в последний момент отказалась. И я тут немного помешала. Я сказала продавцам:

— Понимаете, у синьоры муж англичанин, и он «зеленый».

— Зеленый? — с почтительным ужасом спросили продавцы. Оказалось, что слова «зеленый» в таком значении они не знают.

— Да, он против того, чтобы убивали животных, сдирали с них шкуры и потом ходили в этих шкурах.

Продавцам шуб (а их была целая семья: отец, мать и молодая дочь) эта мысль показалась удивительной. Они задумались и приотступили. Впрочем, Франческа отказывалась не очень уверенно. Посмотрим, что будет в среду. За шапкой-то придется ехать.

Мы решили до времени спрятать эту избыточную (unnecessary — любимое слово Гавина. Увидев Венецию, он сказал: «The unnescessary mass of water!») шубу в доме у Франческиной мамы. Но расстаться с новым сокровищем Франческа уже не могла и в шубе поехала на занятия в университет.