Владимир Карпов - Танец единения душ (Осуохай)

— Скоро мальчонку-то ждать? — бросил он с суровой улыбкой, верхом проезжая мимо.

— Почему мальчонку? — крикнула она ему вслед.

— Так живот-то у тебя — огурцом выпер! — подстегнул он коня, переводя на рысцу.

Она вернулась во двор, походила кругами, пошла в огород. Наклонилась рядом с матерью над грядкой.

— Ты чё, в добром-то?.. — проворчала старуха, которой на ту пору было всего лишь сорок три года.

И под Аганей стала расходиться земля…

Сосед, понукая, крутил со свистом концами вожжей в воздухе, успевая той же рукой и править. Лошадь подбавляла хода, телегу знобило на ухабах.

Родила она в больнице. Легко — ровно оправиться сходила.

Молодая безмужняя мать никак не могла насмотреться на своё дитя. Не любовалась, не умилялась, а вот манило смотреть, и всё. Рядом с ней становилась и бабка.

— Как жисть приманывает, — удивлялась она. — От, ить, стоим, и так охота скоре увидать, каким он вырастет. Как большой станет. А, ить, впереде: у тебя — старость. А меня и вовсе изветна гостья ждет.

Жизнь перетекала в ребенка.

Мальчик спал и спал, и Аганя даже досадовала, что он спит — так хотелось ещё раз глянуть на его лучисто-голубые глаза. Когда он их открывал, меж век на умиротворенном личике сочился тихий глубокий небесный свет. Так часто — невидяще, в никуда, лучисто смотрел Андрей. Да и сомкнутые, будто в строгости, губки, прямые бровки — всё напоминало Андрея! Смотрел ребенок со странным, необычайным достоинством — и однажды, само собой, на его голову с высоким гладким лбом она мысленно примерила цилиндр. Мальчик был вылитым дедом, погибшим с гордо поднятой головой за рабочий класс. Подкачал только нос: пипочкой, с легкими белыми крапинками — это уж в неё.

— На деда находит, — заключила и мать. — А нос — он у всех маленьких такой. Я думала, ты безноса уродилась, а теперя вона какой панок.

На том и порешили: назвала она сына в честь легендарного деда, Леонидом.

Что бы она ни делала, ухаживала ли за маленьким, занималась ли хозяйством, читала ли книжку: начинались «Известия» — ухо было настороже. Ждала сообщений из алмазного края, как с фронта в войну. Что там, как?! Хотелось узнать, где нашли коренное месторождение? А то ведь сказали — «в Якутии» — а Якутия-то, говорят, в три раза больше Западной Европы. Но, что называется, как проехали! Не упоминали больше про алмазные находки. Получила от Даши письмо, с трепетом разворачивала конверт, в полной уверенности, что вот сейчас-то всё и узнает. Но та писала о человеке, с которым сошлась и собирается расписаться: Слава, рабочий Бобкова, он очень умный, изобрёл водяное колесо с черпаками, которое крутится течением реки, и само собой выскребает галечник. И ни словечка об открытии. Странная какая-то тоже!

Аганя перепеленала Лёньку, и отправилась с младенцем в библиотеку. Наконец-то она могла в волюшку начитаться: пока с животом ходила, постоянно брала по стопке книг, меняла.

— Ты их будто глотаешь, — посмеивалась библиотекарь.

Наткнулась на старую-престарую книгу, где рассказывалось про алмазы. Так интересно было: что только ни деялось во все времена вокруг самого ценного и самого простого минерала — в страшном сне не приснится! Аганя про это читать не любила. Ей нравилось про хорошее: «Вот алмаз, блеском он дороже и ценнее прочих. Никогда я не любил его: он укрощает ярость и сластолюбие, дает воздержание и целомудрие…» — так сам Иван Грозный говорил.

Или про вечность: на краю света стоит громадная алмазная гора до небес. Каждый день на эту гору прилетает громадная птица и чистит об неё свой громадный клюв. И вот когда гора сточится, тогда пройдёт — миг вечности.

У Агани перехватывало дух: не знала, чему больше удивляться: то ли тому, какая твердая эта гора, что надо затратить целый миг вечности, чтобы её источить, то ли тому, как велика вечность?!

Книжку эту она даже выпросила в библиотеке: купила вместо неё в магазине три других, современных, и отдала.

А как родила — так вышел сбой, просрочила в библиотеке положенный день. Зато явилась с новым «читателем». Поменяла книги и, покачивая маленького на руках, устроилась за столиком, заваленным подшивками газет. Стала листать: от последних к старым.

Она всё чувствовала себя воином, оставшимся после гибели Андрея Бобкова на поле брани — она мысленно всё вела незримую войну. И хотела теперь одного: увидеть как чёрным по белому написано в газете, что правота за ним! Перелистнула страницу — большой портрет Ларисы. И статья рядом о ней такая, что слёзы наворачивались: Лариса девчонкой в добровольческих рядах отправилась на войну, героически защищала Москву, и в мирной жизни она вновь оказалась на передовых рубежах трудового фронта! На другую статью наткнулась — опять про Ларису Попугаеву…