Миколас Слуцкис - На исходе дня

— Казюкенас не собирается жениться на вас? — Имя названо, Казюкенас уже несколько походит на Казюкенаса, а не на глиняную заготовку, страшновато — вдруг да услышит то, что, быть может, успел забыть или чего, возможно, никогда всерьез знать не хотел? Наримантас чувствует, как его рука прочерчивает вопросительную морщину на высоком лбу Казюкенаса, будто и он на равных правах участвует в его воплощении.

— Всегдашняя его песня! До сих пор не развелся.

— Карьера удерживает? На развод уже не так косо смотрят, как раньше…

— Запретили бы — Казюкенас на дыбы встал. Он не ягненок, не трус — настоящий мужчина! Неужели вы думаете, доктор, что я влюбилась бы в рохлю, я — Айсте Зубовайте? — Лицо у нее не горит, она не мечется, и такая сильнее убеждает. — Он уже министром был бы, если бы не характер… Умеет и заупрямиться, и отрезать, и рявкнуть «нет!». Еще студентом заартачился, когда ему предложили разорвать отношения с верующей. И распрощался с университетом… Не карьерист, хоть и кажется, не правда ли, доктор?

— Не знаю… — Наримантас видит, как на лице Казюкенаса блеснул неживой глаз, блеснул удовлетворенно и гордо.

— Никто его так, как я, не знает. Не шутка — сто лет рядом! Хотите скажу, почему избегает развода?.. Не так-то просто сбросить покров, или маску, или ореол — сама не знаю, как назвать! — и громогласно объявить: вот он я, мои обнажившиеся корни, а вот новые побеги, довольно легкомысленные! Пяльте глаза все, кому охота, ради вашего удовольствия кувыркаюсь через голову!.. — Айсте не хватает дыхания, и гибкие руки спешат ей на помощь, показывая, как он кувыркался бы. — Короли только в сказках охотно обнажаются, в жизни они стараются прикрыть себя с головы до пят. Ведь новый облик может не прижиться, повиснуть в воздухе, не правда ли? Не начальство имею в виду и не обязательно общественное мнение — то, что обволакивает некой дымкой его следы с самого детства… Человек, выбившийся из проклятой нищеты, боится своей тени. Боится — не то слово… Ему постоянно мерещится та черная-черная грязь, из которой он выкарабкался, забрызгав не одного себе подобного.

— Вы знаете… все знаете? — Наримантас отодвинулся вместе с креслом, сминая ковер; проницательность этой женщины сродни проницательности хирурга. Нелегко с ней Казюкенасу, ох, не легко, потому и хочется оградить его, неподвижного и скованного больничными стенами, где он, пусть временно, вне опасности.

— Думаете… если я деру глотку на эстраде, если… Кое-что рассказывал, когда считал глупенькой… или искренне любил… кое о чем сама догадываюсь. Не думайте, и о детях его не забываю. Немалое препятствие — взрослые дети.

— Говорили с ними?

— Нет. И все-таки не стану отпираться — видела. Мальчик — калека, горбун. Персонаж из сочинений Достоевского. Нервный, озлобленный, хотя, говорят, способный физик. Девочка — другая. Еще сама себя не познавшая, мне даже имени ее никто не сказал… Всякое, доктор, думаю. Может, Казюкенас суеверен? Комплекс вины и все такое прочее? А может, дети, — она виновато улыбнулась, как бы извиняясь за дерзость, — та карта, на которую он собирается поставить, если подведет какая-нибудь другая? Да вот хотя бы Айсте Зубовайте или…

— …здоровье?

— Простите, заболталась. Ведь вы врач! — Женщина спохватилась, кажется, что-то не то ляпнула, он подумал: а ведь будет терзаться потом — столько лишнего наговорила — и ненавидеть станет меня, исповедника.

— Посещения разрешаются в общем порядке. Ежедневно, за исключением понедельника. Только это я и хотел сказать.

— Разрешаются? А когда я, махнув рукой на стыд, умоляла вас?.. — Не найдя слов, прищелкнула пальцами, как азартный наездник, вот-вот снова прыгнет в седло — так понял ее щелчок Наримантас, но она тем временем передумала, не пустилась галопом. — Спасибо за приглашение, доктор. Концерты, репетиции… В Польшу не поедешь с затрепанной программой…

Она не сказала, когда навестит Казюкенаса и вообще придет ли. Наримантас не мог сообразить, радоваться ему или печалиться, но решил выполнить свой долг до конца.

— Казюкенас болен, и нелегко. Не собираюсь скрывать от вас.

— Я не маленькая, чтобы не понять визита врача…

— Ну-ну… Что же ему сказать, если спросит?

— Ему? Сказать? — Горечь стянула ее губы. — А он? Не соизволил даже сообщить, что ложится на операцию! И это мне… мне!

— Не хотел волновать. Не знаю — догадываюсь. Кроме того… психологический казус. Немолодой мужчина, когда он еще и болен, необязательно выигрывает в глазах молодой женщины, не так ли?