Дэвид Бэддиэл - Время спать

Он еще что-то отмечает в блокноте и убирает ручку.

— Что ж, давайте приступим. Проходите туда и переодевайтесь, а я пока все подготовлю.

Дина кивает и тянется к сумке, но она лежит с другой стороны, около меня. Я поднимаю сумку, отмечая столь несвойственную ей рассеянность — наверное, это все стресс. Мы встречаемся взглядами, и я изо всех сил пытаюсь освободить свой взгляд от всего, кроме любви. Защитные створки в ее глазах чуть приоткрываются на мгновение, и я успеваю заметить в них нечто не совсем мне понятное — разбитую надежду на что-то, страстное желание чего-то, от чего пришлось отказаться; она встает и уходит в смежную комнату.

Когда мы остаемся с доктором Левином наедине, возникает не просто ощущение легкой неловкости, я даже немного напрягаюсь; от осознания того, что в кабинете сидят двое только что познакомившихся мужчин и один из них уже знает, страдал ли другой неспецифическим уретритом, легче не становится. Я бесцельно смотрю по сторонам. Какое-то время он делает то же самое, а потом вдруг вспоминает, зачем он здесь, и отходит к кушетке в углу. Мурлыкая что-то себе под нос, он нажимает на какие-то кнопки стоящего рядом с кушеткой аппарата.

— Доктор Левин? — отвлекаю его я.

— Да?

— А в клинике Мальборо нет никого по имени Эдвин?

Он задумчиво хмурит брови.

— Эдвин? Хм. Эдвин. Эдвин, Эдвин, Эдвин…

Появившаяся из-за двери Дина в длинной белой рубахе одаривает нас несколько смущенной улыбкой.

— Переоделись? Давайте забирайтесь на кушетку! — командует он.

Несколько рассеянная бойкость доктора Левина что-то мне напоминает. Точно: медосмотры в начальной школе. Сначала врачи быстро прослушивали меня стетоскопом, а потом именно таким тоном говорили: «Ну а теперь приспусти штаны!» — и зачем-то просили кашлянуть. Наверное, людям, каждый день сталкивающимся с десакрализацией сокровенного, приходится разговаривать таким тоном — это своего рода самозащита.

Дина неподвижно лежит на кушетке и смотрит в белый потолок. Доктор Левин натягивает резиновые перчатки и берет в руки небольшой белый пластмассовый зонд.

— Возможно, сначала вы почувствуете холодок…

Лицо у нее чуть искажается, когда доктор вводит зонд внутрь. Он нажимает еще на какую-то кнопку — на экране появляется серый треугольник с дугой в основании и будто заполненный какой-то жидкостью. Похоже на жалкую попытку устроить лазерное шоу. Постепенно изображение Дининой матки становится все четче, хотя по краям остается расплывчатым. У меня нет ощущения, будто я узрел святая святых или еще что-нибудь в этом роде. Слишком туманно и расплывчато. Вдруг замечаю черное пятнышко в углу. Похоже, это просто пятно на самой поверхности экрана, но сердце у меня все равно замирает: только не рак. Только не это.

— Надо полагать, вы беспокоитесь, что боли в матке — это симптомы бесплодия… — говорит доктор Левин, переводя взгляд с экрана на Дину и обратно.

— Да. Это меня тоже беспокоит, — отвечает Дина, продолжая глядеть в потолок.

— А вы пытались забеременеть?

Наконец-то она переводит взгляд на него.

— Нет.

— Тем не менее вы беременны. Я бы сказал… на девятой-десятой неделе.

В этот момент окружающая меня действительность теряет смысл. Дина смотрит на меня, доктор Левин смотрит на меня, даже черное пятнышко смотрит на меня; но на меня с небес обрушился огромный серый треугольник с дугой в основании, под ним я и погребен.

Мы сидим в кафе «Хангер» на Чалк-Фарм-роуд. Дина долго помешивает ложечкой свой черный кофе, будто в нем полно сахара и молока.

— Ну, в общем… — мямлю я, — если ты хочешь переехать ко мне, то я не против — тем более, что Ник съезжает… И если ты захочешь оставить ребенка, то я не буду возражать… Если не захочешь — тоже не буду. Я готов принять любое твое решение.

Уже в третий раз говорю это, ну или что-то в этом духе; что-то подобное я и должен говорить в такой ситуации. Дина кивает, но похоже, что она не слушала меня.

— Как это могло произойти? — удивляется она.

— Ну…

— Мы же все время пользовались презервативами, разве нет?

— Да, но один раз…

— Габриель. Забеременеть можно только через влагалище.

— Я знаю. Я просто подумал о презервативах. Хотя подожди-ка, — осеняет меня. — В первую ночь — в самую первую ночь, когда случилась вся эта история с лягушкой…

— Что?

— Я тогда, помнится, пошел в уборную, чтобы спустить презерватив в унитаз. И…

Ее взгляд требует продолжения; я улыбаюсь из последних сил.