Дэвид Стори - Сэвилл

Все лето его преследовало это видение — унитаз и раковина. Он приучал себя держать голову под водой и медленно считал до десяти. Как-то утром мать застала его в такой позе. Вода из раковины плескалась на пол.

— Что ты делаешь? — сказала она.

— Ничего, — сказал он и добавил: — Умываюсь.

По вечерам в постели он приучался задерживать дыхание. В конце концов он решил, что вытерпит, а если нет — так захлебнется.

Блетчли теперь иногда ходил в форме своей новой школы. Она была проще и строже его собственной: только эмблема на куртке и на фуражке. Он надевал ее, когда шел в воскресную школу, или за покупками, или гулять с матерью. Ему купили новый ранец, и он сидел у себя на крыльце, вытаскивал свою линейку, свою ручку, свою готовальню и показывал их Ригену, который не сдал экзаменов и смотрел на них с оглушенным видом, а потом, когда Блетчли убирал их, все так же ошеломленно смотрел куда-то в сторону. Еще Блетчли купили подарок за то, что он сдал экзамены, — красный велосипед с белыми целлулоидными щитками и загнутыми вниз ручками руля. Каждый вечер он катался на нем по улице взад и вперед.

— Мы бы тебе тоже чего-нибудь купили, не беспокойся, — сказал отец, — если б не такие расходы. А тут то да се, и новый братик или сестренка не за горами, вот лишних денег и не осталось.

Они обсуждали, не отправить ли его к дяде, к младшему брату отца, который жил в городе.

— Нет, лучше все-таки, чтобы вы дома остались. Вы оба, — сказал отец. — Когда время подойдет, я попробую перевестись в дневную, и будем спать все трое дома.

Он играл на улице, смотрел, как Блетчли катается на велосипеде, играл в крикет со Стрингером, Батти и братьями Батти. Смотрел, как другие ребята снова пошли в школу. В классической школе занятия начинались на две недели позже, и он в одиночестве бродил по поселку. Иногда он видел, как Коннорс катит куда-то на велосипеде, или встречал кого-нибудь из мальчиков, которых тоже приняли в городскую школу, но их ничто не объединяло, кроме затянувшихся каникул. Он приучал себя держать голову под водой все дольше.

Когда настал его первый школьный день, мать сказала, что проводит его до остановки. Время еще только шло к семи, и улицы были пусты. Он стоял в дверях, всем телом ощущая, что на нем форма. Мать надевала пальто.

— Я пойду один, — сказал он.

— А если Коннорс не придет? — сказала она.

— Сяду в автобус и без него.

— А в городе как же?

— Спрошу у кого-нибудь дорогу.

Она стояла на крыльце в распахнутом пальто и смотрела ему вслед. На углу он не помахал ей, только оглянулся и сразу пошел к остановке.

Она была в центре поселка, напротив пивной. До автобуса оставалось еще двадцать пять минут, и там никого не было. Он нес дождевик на руке, перекинув через плечо ранец — свой старый ранец, в котором ничего не лежало. Он сначала собирался взять регбистскую рубашку и стоптанные бутсы, но потом раздумал, хотя мать и настаивала.

Мимо проехал грузовик. За окном пивной виднелись смутные очертания напольных часов у стены. Но циферблата он различить не мог.

К пивной со стороны шахты подошел шахтер и сел на краю канавы, свесив руки между колеи. Потом подошел еще один. Потом двое или трое. Он отступил к витрине магазина, и их голоса доносились до него, как неясное бормотание.

Наконец из-за угла вышел Коннорс с каким-то мальчиком. Коннорс был без фуражки, и, если бы не потрепанный ранец, который он держал под мышкой, никто не догадался бы, что он едет в школу. Он был в длинных брюках, а школьную куртку — если он ее надел — полностью закрывал серый дождевик.

Коннорс мельком взглянул на него, кивнул и продолжал разговаривать с другим мальчиком. Они остановились у пивной среди шахтеров, и Коннорс постукивал каблуком по стене позади себя.

Второй мальчик был старше. Он держал потрепанный, стянутый ремнем чемоданчик. Из кармана его куртки торчала свернутая фуражка с эмблемой какой-то другой школы.

Колин ждал. Шахтеры напротив заметили его — ярко-синюю куртку, блестевший на солнце золотой кант, фуражку, новенький дождевик, перекинутый через руку. Один кивнул остальным, все захохотали.

Он стал смотреть в другую сторону. Остановка была на перекрестке двух шоссе в центре поселка — главное пересекало его с востока на запад, а шоссе с юга, от станции, за знаками «остановка обязательна» уходило на север, к Парку и старому помещичьему дому, сужаясь на гребне холма.

Оттуда и должен был появиться автобус, громыхая вниз по склону. Дважды он слышал рев мотора, и дважды с холма в клубах пыли скатывался грузовик.