Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

… Спасибо за стихи. Откуда Цветаева? Стихи про нас. Правда? Это нас с тобой

Впрочем, мы, кажется, сами себя «рас-ставили». Но «тихо себя вести» мы всё равно не будем. Ведь правда?

Я говорил тебе о некой рукописи [3] Речь идёт о книге Евгении Гинзбург «Крутой маршрут», ходивший в то время в «самиздате». . Она была, но только первая часть. Расскажу при встрече. Это нужно знать. Нужно изучать. Но я не имею в виду, что нужно знать, как было плохо и какие были сволочи, — этот вывод нами давно сделан. Изучать нужно глубже и тоньше. Помнишь, статья Лакшина об «Одном дне…» сколько граней открыла нам в «лагерной» теме? Так и здесь. Сколько, сколько надо мотать на ус! Это — история; причём важнейший, интереснейший, парадоксальнейший в смысле движений общественной психологии период. Уж мы с тобой, кажется, «обсосали» «культ» со всех сторон, но вот я прочёл и знаю: далеки ещё от истины. А уж те, кто только по Хрущёву (может быть, большинство?), те вообще никогда и никаких уроков не извлекут. Они и не виноваты. Не могут все быть историками. Не может каждый сам докопаться до сути. Поэтому прятать от нас эти документы — преступно.

В рукописи есть стихи, написанные ею Там. Я выписал. Но шлю не все сразу.

Вообще первая часть — это 2 года. А всего — 18. Первое стихотворение написано (впрочем, и все тоже) в Ярославле. Тюрьма, построенная Николаем II после 905 года для «особых».

Мотив первого навеян Сельвинским, который пишет о древнем еврейском обычае поздравлять друг друга с Новым годом фразой: «На будущий — в Иерусалиме!» «Тюремные кружки содвинув…» — это по глотку подслащённой воды, припрятанной от надзирателей.

Второе — «Карцер» — по концовке можно притащить за уши к вульгарному: «даже там не теряли…»

Но о чём у неё речь? О поэзии. И только. Конечно, она «не теряла», но не так, как Дьяков, как того хочет «Октябрь». Она умная, интересная женщина и её повесть — отповедь фанатизму.

27 сентября 1965 г.

Мне 24. Вокруг тьма семнадцатилетних, а у меня на носу 25. А я всё готовлюсь жить, всё думаю, что вот начнётся жизнь. Но никто не давал нам времени на подготовку. Всё, что проживаем, и есть сама жизнь. И 24 мне больше не будет, как не повторится 17. К тебе это тоже относится. А ты с 18 лет, как пошёл на завод, а потом в армию, всё готовишься жить. А на носу у тебя 30. Не шути…

Была передача о журнале «Театр» (или «Театральная жизнь»?). Начало не обнадёживало. Выступил главный редактор. Морда — как у представителей СССР в ООН в картине «Карлтон Браун — дипломат». Речь — о партии родной, о «дегероизации», советском патриотизме в театре (!)…

И вдруг: «У нас в студии Михаил Ульянов». Сидит. Спокойный. Умный. Говорит:

— Самая дорогая для меня роль — Трубников («Председатель»). С тех пор мне стало труднее жить. Труднее подбирать роли. Я стал оценивать всё глазами этого непокорного человека, чьё сердце бьётся об острые углы жизни. Мне стало труднее жить…

Потом ещё:

— В кино легче, там выбираешь роль. В театре выбирать не дают, мы в коллективе… Мы — вторичные художники, зависим от драматурга. Очень обидно произносить со сцены пустые, мелкие слова. Иногда видишь, в зале сидит пожилой седовласый человек, и стыдно перед ним за ту ерунду, что произносишь со сцены!

… Очень хочется почитать Аксёнову (как её настоящая фамилия?), завидую тебе. Стихи давай ещё. Интересно, будет ли когда-нибудь историк, который сможет по-настоящему этим заняться? Вот ему позавидуешь. Но это лет через 100, если не позже.

В старом номере «Иностранной литературы» (№ 1 за 1965 г.) нашла Ст. Лема (фантаста) — изречения. Кое-что выписала для тебя.

«Вы думаете, этот автор сделал мало? Он снизил общий уровень».

«В нём ощущается какая-то огромная пустота, до краёв заполненная эрудицией».

«Разрушая памятники, сохраняйте постаменты. Всегда могут пригодиться».

«Не подстрекайте кретина написать шедевр. А вдруг ему удастся?»

Каково?

2 октября 1965 г.

Был недавно в Музее Пушкина. Не как раньше — по приглашению на учёный совет, а просто посетителем. Ходил, смотрел. И ты знаешь, всё-таки не люблю я музеев. Особенно вот так: всё сразу!