Вячеслав Кабанов - Всё тот же сон

Он вошёл и в темноте услышал дыхание Чейн-Стокса …

В рассказе Куперина течение времени не обозначалось, но всё-таки можно было понять, что всё это длилось долго:

— Когда я вернулся домой, пришлось сапоги разрезать, снять их было уже невозможно…

В общем всё сводится к тому, что корифею всех наук была предоставлена полная возможность дойти до кондиции в личной «зале ожидания».

…В квартире сейчас собрались чудесные люди. Соседи — молодые латыши Лула и Лаймон, очень приятные. У них наша беда: у него есть ребёнок и жена, не дающая развода. Они, бедняги, очень мучаются. В маленькой комнате живёт Лариса, к ней часто приезжает из Калининграда некто Игорь. Там у него жена и дочь. Вот и сейчас он у неё. Так что здесь только тебя не хватает, чтобы наша квартира стала сущим вертепом. Подумать только! Три незаконные пары, и у всех мужчин дети. Мы очень смеёмся над таким совпадением, а мама всех нас жалеет.

Что делаю я? Веду растительный образ жизни. Сплю и ем. Ем и сплю. Немного читаю, немного вяжу, немного смотрю телевизор…

Что я ем. О! Свиные отбивные каждый день. Сало — каждый день. Супы, каши, картошку, взбитые сливки, молоко, какао, шоколад, яблоки и апельсины, апельсины, апельсины… Съела уже три кило и ем ещё. Представь, сколько я привезу варенья из корочек! Мама ещё иногда кормит меня чёрной (зернистой) икрой и говорит, что полезно. Не возражаю.

Ты много, милый мой, теряешь, сидя в своей вшивой Москве. Чего только мама не наготовила к нашему приезду! Вот возьму и не привезу тебе ничего…

Нет, не выйдет. Мама только и твердит: «Славе отвезёшь». И даже: «Славику». Вот как ты втёрся в доверие к порядочной женщине.

Я жру и твои порошки и запиваю молоком. Рижским! Лула (соседка) издевается надо мной, что я ем каждый час, а в промежутках жую.

Посылаю тебе статью об атеистической литературе для Мих. Мих., которую ты потерял. И в отдельном конверте — статью Лакшина из «Нового мира» — «Иван Денисович, его друзья и недруги». Прочти обязательно. Статья интересная, хотя и спорная. Там кое-что подчёркнуто, ты поймёшь, с чем я согласна и с чем нет. Хорошо бы о статье поговорить. Этого и не хватает — возможности говорить с тобой. В остальном порядок. С ума я не схожу. Процесс питания и результатов питания все мысли притупляет…

Скучай по мне.

Купила тебе рубашку и носки. Куплю ещё пару галстуков и всё. С тебя хватит.

Каникулы, как водится, так скоро отлетели! Пошли академические будни, а там и замаячила дипломная работа. Собственно, защита диплома у нас была необязательна, вместо неё можно было сдать лишний госэкзамен по методике преподавания литературы или истории. Но я подумал: как же так, окончить институт и диплома не защитить? Ведь это ещё большой вопрос, придётся ли кандидатскую защищать, тем более докторскую. Мы это обсудили с Иркой и, конечно же, решили защищать. Почти единственные из группы. Насчёт руководителя дипломных наших с Иркой работ сомнений не было: Тамара Фёдоровна Курдюмова. А раз так, то ясен и предмет: литература. Потом придумали и темы.

Тамара Фёдоровна руководила год назад нашей практикой. В трёх параллельных классах надлежало преподать «Мцыри». Несчастным трём практикантам, в числе которых был и я, Тамара Фёдоровна категорически велела начать урок с чтения вслух всей поэмы, и только наизусть. Это было ужасно. Я, конечно, помнил бой с барсом и многие ещё куски, но это всё запомнилось естественным путём, а специально заучивать в мои немалые годы (двадцать семь лет!) оказалось куда как неприятно. Ещё хуже было тем из практикантов, кто, может быть, впервые поэму эту прочитал. При всей любви и уважении к Тамаре Фёдоровне я до сих пор не очень осознал великий смысл поставленной перед нами задачи. Конечно, я после моих театральных штудий, пройденных ещё на заре туманной юности, был в состоянии внятно и вразумительно прочесть поэму, но «чтение» моего товарища, коего я стал свидетель, балансировало на грани прямого издевательства над бедным поручиком Тенгизского полка…

Я, правда, тоже чуть не оплошал.

Сказав шестому классу, что нам предстоит сейчас познакомиться с замечательной поэмой Михаила Юрьевича Лермонтова «Мцыри», я начал:

И — осёкся. Господи, ведь это ж не начало! Класс, как завороженный, безмолвствовал, уставившись в меня… Тогда я (не теряясь на сцене!) провещился грозно: