Катарина Причард - Негасимое пламя

В самом деле, почему он предается здесь праздности? Пленился дикими фиалками, розовато-лиловыми u белыми, застенчиво строящими ему рожицы среди зелени крошечных круглых листочков, папоротниками, высовывающими ему свои розовые язычки, и муравьями, снующим и взад и вперед по своим неприметным делам? Почему позволил себе увлечься фантастическими теориями о жизни, как об едином процессе, объемлющем все сущее от деревьев и насекомых до человека? Почему предался бесцельным метафизическим умствованиям и экстазам, размышляя о существах, единственный инстинкт которых — жить и производить себе подобных? Позволил им отвлечь себя от трагедии существ, способных на самые высокие, благородные чувства и величайшие свершения, живущих в богатом и прекрасном мире, но пребывающих в постоянной вражде?

В чем причина этой вражды?

Алчность, жестокость, предрассудки и жажда власти — не эти ли силы развращают и губят все, к чему прикасаются? Но ведь нельзя же отрицать, что большинству людей присуща доброта. Если ребенок заблудится в зарослях, все будут встревожены. Сколько самых разных людей бросится на поиски ребенка. Одного ребенка! Сотни фунтов затрачиваются на его поиски! И всегда находятся нужные суммы, чтобы оказать помощь поселенцам, чьи дома и фермы уничтожают наводнения и пожары.

Великое, доброе человеческое сердце — это родник, где берут начало все благородные людские поступки, поступки, требующие великодушия и мужества.

Так почему же, когда дело касается спасения миллионов детей и взрослых от смертоносного грибовидного облака, от ужасных последствий ядерной войны, которая может вспыхнуть в любой момент в результате просто несчастной случайности, почему же люди так медлят предотвратить страшную угрозу не только их здоровью, но и самому существованию?

Они или не сознают опасности, или не в силах защитить себя. Они не могут побороть свой страх перед вмешательством в намерения правительства, — боязнь потерять работу, от которой зависит жизнь их семей, или прослыть коммунистами, если они присоединятся к тем, кто пытается сорвать планы торговцев оружием, стремящихся держать народы на грани войны.

Должна же быть какая-то возможность прояснить сознание людей, воззвать к их благоразумию, чтобы положить конец этой преступной торговле смертью и разрушением!

Его задача — отыскать путь к великому и доброму человеческому сердцу, привести людей к согласию, помочь им преодолеть страх.

В конце концов, что может сравниться со страхом перед повторением Хиросимы? Перед бомбами в сто раз более сильного действия, чем та, первая. Ведь они в одно мгновение сметут с лица земли все живое, исковеркают, уничтожат и отравят все семена жизни — если вообще что-нибудь уцелеет — на много-много поколений вперед!

Дэвид вскочил на ноги. Его охватила потребность писать, изложить на бумаге все, о чем он думал. Собрав книги и подняв с земли коврик, он спустился к коттеджу; там он сел за стол, открыл пишущую машинку и вставил в нее лист бумаги. После часа сосредоточенной работы он просмотрел отпечатанные страницы и нахмурился: это был сжатый отчет о докладах, прочитанных на ассамблеях в защиту мира, и заявления крупнейших ученых, таких как Эйнштейн, Бертран Рассел, Швейцер и Жолио-Кюри — о действии радиации, как неизбежном последствии ядерных взрывов. Статья ничем не отличалась от сотен других статей, которые он сам неоднократно отвергал, будучи редактором «Диспетч», подумал он с отвращением. Надо найти какой-то другой, лучший способ изложения фактов.

Ведь сами по себе эти факты действенны и драматичны, как иге заставить людей откликнуться на них? Длинные параграфы, столбцы комментариев, бесконечные протесты и призывы — все это в конце концов лишь наводит скуку. Подробное описание различного вида атомных бомб, их устройства и боевого действия еще, пожалуй, годится для учебных пособий; эта же статья, по его замыслу, должна сама, подобно бомбе, произвести интеллектуальный взрыв — возмутить спокойствие читателей, пробудить у них интерес к дальнейшему исследованию вопроса и заставить присоединиться к движению за мир, за уничтожение ядерного оружия и предотвращение атомной войны.

Мысли и фразы осаждали Дэвида. Они роились в его мозгу точно назойливая мошкара, то исчезая, то с яростным жужжанием возвращаясь вновь, пока не довели его своим жестоким упорством до полного изнеможения. Сознание бессилия овладеть темой вызывало в нем глухое раздражение. Он схватил карандаш, набросал в качестве вступления несколько строк, затем быстро скомкал лист и отбросил его прочь. Снова и снова пытался он сочинить какую-нибудь блестящую, поражающую воображение фразу для начала, но тотчас же ее зачеркивал, потому что в ней не было ничего ни блестящего, ни поражающего. Отчаявшись, Дэвид подумал, не изменила ли ему его способность владеть материалом. Уж не теряет ли он веру в себя, в свой дар журналиста?