Катарина Причард - Негасимое пламя

— II мы построим его, — прошептала Мифф.

— Что ж, такая уверенность превосходна, — для вас, я хочу сказать. — Губы Дэвида насмешливо дрогнули. — Вы избрали свой путь. Разработали план. Убеждены, что идете по верной стезе. Но я-то все еще бреду ощупью.

Он зевнул и потянулся, но не потому, что устал или хотел спать; просто он подумал, что следует оставить влюбленных наедине у пылающего очага.

— Покойной ночи, мои дорогие, — мягко сказал он и вышел из комнаты.

Нет, его не тревожит любовь Мифф к этому молодому человеку, думал Дэвид, лежа в постели. Не беспокоят и опасения, к чему это может привести. Пока она счастлива и вся светится радостью, как сейчас, он доволен. Приятно видеть в ней эту особую грацию и прелесть пробудившейся женственности. Слава богу, никакого фрейдистского комплекса в его отцовском чувстве к Мифф. Ему совершенно чужды мучительные переживания мужчины, связанные с мыслью о том, что для его любимой дочери наступает первая брачная ночь.

Ведь для него Мифф не только дочь — опа независимый, самостоятельный человек, который вправе идти своей собственной жизненной дорогой. Его любовь к ней — естественная любовь отца к своему ребенку; их дружба возникла из чувства уважения, которое он испытывал к ее уму и характеру; она давала поддержку и утешение им обоим. Это он твердо знал, а об остальном не заботился.

Наутро влюбленные отправились в лес, побродить. Весь день до него доносились их радостные голоса, то поющие, то окликающие друг друга, временами наступала тишина. Невольно прислушиваясь, он читал газеты, журналы, брошюры, привезенные Мифф. II каким контрастом казались эти радостные голоса и мирный, залитый солнцем край хаосу и безумию, царящему сейчас во всем мире!

Он читал, чувствуя, как этот бурлящий страстями мир, раздираемый вожделениями, полный конфликтов — нравственных, экономических и политических, — все сильнее и сильнее завладевает им.

Но вечером, когда Мифф и Билл вернулись в коттедж, озаренные счастьем любви, все вокруг преобразилось. И Дэвиду уже не казалось больше, что в мире нет ничего, кроме хаоса и жестоких столкновений. Да и кто, глядя на них, не улыбнулся бы вместе с ними! Не поразился бы чудесной силе любви, наделившей обыкновенных юношу и девушку особой, лучезарной красотой!

Мифф украсила волосы цветами белого ломоноса. Это потому, что она новобрачная, подумал Дэвид. Любовная идиллия молодой четы пробуждала в нем нежность и сочувствие.

Дэвид вызвался приготовить ужин, и Мифф не преминула поддразнить отца новой специальностью. «Пикантная мешанина!» — провозгласил он, подавая на стол блюдо из томатов, лука, рыбных консервов и риса, обильно посыпанных тертым сыром.

— Кто бы мог подумать, что ты умеешь готовить? — весело воскликнула Мифф. — Скажи я об этом Герти, она ни за что не поверит!

Вечером они снова долго разговаривали у пылающего очага. На этот раз Дэвид больше слушал, чем говорил, ему хотелось получше разобраться в их точке зрения и не называть им свои убеждения.

Они беседовали, пока не подернулись золой тлеющие в очаге угли. Мифф и Билл готовы были говорить без конца, но Дэвид ушел спать, чувствуя, что его угнетает их молодой оптимизм. Как уверены они в своих идеях, в их конечной победе! Ему же виделся впереди лишь тернистый путь, невзгоды и трудности революционной борьбы.

На следующий день, после полудня, Билл вывел стоявший в кустах мопед. Мифф обняла и нежно поцеловала отца, Билл крепко пожал Дэвиду руку, посмотрев ему в глаза открытым, честным взглядом, и, после веселых прощальных пожеланий и обещания скоро наведаться, они умчались.

До Дэвида донеслось дробное тарахтенье мопеда, выехавшего на тропинку и быстро удалявшегося вниз но дороге к городу. Дэвид снова остался один, в своем уединении, наполненном солнечным светом, шумом деревьев и пеньем птиц. Лежа на коврике, он попытался вновь обрести состояние приятной летаргии, владевшей им до того, как Мифф и ее спутник нарушили его сонное оцепенение. Но чувство общности, связи с землей, дающей жизнь и мельчайшим организмам, насекомым и травам, и огромным деревьям, чьи стволы покрыты ржаво-красной корой, а густолиственные ветви тянутся к самому небу, и колючей акации, роняющей на землю свое буйное золото, — это чувство ушло безвозвратно. Беспокойство и тревога охватили его: он понял, что обманывал себя, воображая, будто может вести здесь жизнь отшельника.

Молодые люди ворвались в его уединение и заставили его вновь задуматься над том, что же он будет делать. Между ними, несмотря на разницу во взглядах, существовала идейная и духовная связь, и для него это было очень ценно. Он как-то встряхнулся, почувствовал прилив сил. Возникшая между ними близость предполагала, что они верят в благородство стоящей перед ним цели, а он верит в благородство их задач.