Александр Щёголев - Двое на дороге

Пузыря интересовало, зачем его спаситель шёл в город.

И, складывая фразы из сухих непослушных звуков, мучительно пробивавшихся сквозь онемевшее горло, Оборвыш открыл бывшему другу свою мечту.

Умирая, отец поведал ему, что есть в городском храме группа жрецов, которые втайне от всех занимаются нужным для людей делом. Они подробно описывают происходящее под этой твердью и надёжно прячут бесценные записи, чтобы сохранить их на долгие года. Сейчас, увы, никто не поймёт важности этой святой миссии, но придут когда-нибудь другие люди — те, что родятся неизмеримо позже, — и будут они счастливы узнать о жизни предков, чтобы никогда не повторять их слепых ошибок. Так сказал Оборвышу отец, и далее признался, что сам он не век жил в деревне, а был по молодости учеником жреца, да вот беда — изгнали его за глупую провинность. И покинул он город, унося с собой бумагу, которую ухитрился накопить за время пребывания в храме. Поселился в глухой деревне, дабы продолжать самостоятельно тайное дело, твёрдо решив посвятить этому жизнь. Но судьба подарила ему сына, и всё резко переменилось, потому что мальчик оказался очень странным ребёнком. Сын сочинял истории, причём самое удивительное — истории эти рассказывали о совершенно неправдоподобных, несуществующих, попросту невозможных вещах и событиях. О таких умельцах отец никогда не слыхал, и понял он однажды, что рождение его сына — великое чудо. Прошло время, и отец понял новую истину: для тех, кто придёт неизмеримо позже, очень важным окажется знать не только то, что БЫЛО с их предками, но и как предки видели то, чего с ними НЕ БЫЛО И НЕ МОГЛО БЫТЬ. Тогда отец обучил Оборвыша письму, заставил записывать свои истории, а перед смертью наказал идти в город и отдать рукописи его бывшим товарищам, подробно объяснив, как их там найти. И мечтой Оборвыша, смыслом его жизни стало отцовское напутствие — добиться того, чтобы небылицы пережили сложные времена, чтобы в целости попали к тем, кто придёт позже. Вполне ведь может случиться так, что кроме Оборвыша в мире не отыщется больше подобных странных умельцев.

Пузырь выслушал эти никчёмные запоздалые откровения. Затем медленно встал. Призрачно белело его неподвижное лицо.

— Ты извини меня, — сказал Пузырь глухо. — Я не знал.

И побрёл прочь, шатаясь, оскальзываясь, беспрерывно бормоча, будто безумный: «Отец… Всемогущее небо… Отец…» Куда — неясно, ничего не объяснил, просто ушёл, а впрочем Оборвыш и не заметил, что бывший друг оставил его в одиночестве.

Ночь надвигалась неотвратимо. Сейчас приползут присоски, безразлично подумал Оборвыш. Скорее бы! Он сидел на влажном стволе дерева и в муках осознавал, что всё потеряно. Безвозвратно. Дикое слово. Руки и ноги не слушались: были холодны, как ночные страхи. Небылиц больше не существует, — думал он, — и восстановить их будет невозможно. Беда в том, что сочинял он не только сами небылицы, но и фразы, из которых они сложены. Поэтому если и возьмётся Оборвыш их восстанавливать, то придётся ему начинать сначала, и получатся у него совершенно новые истории… О-о, твердь-спасительница, как страдал он над каждым листиком! Как тщательно отбирал слова, как трудился, ни о чём не жалея, целиком отдавшись лихорадочному желанию сказать ещё лучше, ещё красивее, ещё точнее… Всё потеряно. Я себя потерял, понял Оборвыш. Меня больше нет, и это даже хуже, чем умер. Это просто не с чем сравнить.

Присоски так и не приползли: слишком высоко он сидел, на самом верху завала. Проклятым кровопийцам не удалось взобраться туда. Он не спал. Да и как мог он спать, если к нему пришёл отец? Отец бесшумно выплыл из темноты, присел рядом и заговорил. Оборвыш задрожавшим голосом ответил, почему-то разволновавшись, и они провели несколько чудесных минут, беседуя.

— Не плачь, малыш. Откуда в тебе отчаяние и горечь? Ты же достойно встретил испытание!

— Какое испытание, отец?

— Разве ты не понял? Испытание на правду написанных тобой слов.

— Но ведь теперь всё пропало!

— Что ты, мальчик мой! Конечно, нет. Всё только начинается, потому что ты стал совсем взрослым.

— Неужели я работал зря! Мой труд… Мне так холодно, отец, так худо! Неужели зря?

— Тебе виднее, сын. Однако сегодня ты спас человека, и я горжусь тобой.

— А как же твоя мечта? Разве тебе самому не обидно?

— Немного обидно. Но не больше того. Я радуюсь.

— Огни занебесные! Чему ты радуешься?

— Тому, что ты сделал выбор. Тому, что ты повзрослел. Теперь ты подготовлен, Оборвыш, сын изгоя.