Лариса Васильева: Бессонница в аду

— Лук режу мелко и перетираю с солью, потом заливаю шулюном, — продолжала свой захватывающий рассказ Галина, ее широкое плоское лицо стало довольным, похоже, она совершенно забыла, где находится.

Марии не хотелось слушать ее. Похищение, странная поездка в фургоне, азиатка, лежащая рядом и так некстати рассказывающая о приготовлении диковинных блюд, с такими необычными подробностями, словно речь шла о каком-то жертвоприношении, — все это вместе создавало ощущение нереальности происходящего с ней.

А Галя, посмаковав вкусные воспоминания, улеглась удобнее на своем матрасе и захрапела. Но теперь заговорила Валя:

— Господи, и что только люди ни едят: и кишки, и навоз.

— Какой навоз? Она же чистит желудок от химуса. Химус — содержимое желудка, — пояснила Мария.

— Тьфу, аж противно слушать: от навоза чистит и варит! — Валя настойчиво называла содержимое желудка навозом. — Я бы такую кастрюлю поганую сразу выбросила.

— Это у них национальное блюдо, — попыталась защитить соседку Мария.

— А какой же она нации?

— Не знаю, — растерялась Мария. — Сейчас у нас все перемешались — буряты, калмыки, даже монголы есть.

— А мы овец не держим, у меня корова с телком. И кто теперь ее доит? Мужик мой никогда до конца не выдаивает, загубит коровку… И картошку пора сажать, думала, сегодня половину с моим стариком высадим, а там, на выходные, сын с внуками приедет, остальную посадит. Ах ты, господи, — вспомнила она, — сливки-то я не убрала, прокиснут! Думала, Вася заберет себе, сливки через день уж сядут, будет им сметанка свеженькая… И капусты ему надо бы дать, квашеной… У меня с осени еще кадка стоит, вкусная, как будто только заквасили. Они же сами на зиму не заготавливают ни капусты, ни огурцов… Нашел себе барыню, ничего не хочет делать, сидит цаца, целыми днями ногти точит. А то уляжется на кровати, ноги растопырит и лежит звездой. Тьфу, прости меня, Господи, я в таком виде перед мужем-то никогда не лежала, а эта и меня не стесняется! Целый день растопыренная, и как у нее ноги только не повыворачиваются!

Это она о невестке, поняла Мария, и чтобы хоть как-то поддержать разговор, спросила не в лад:

— Сын недавно женился?

— Та уж, слава Богу, внуку старшему двадцать пять лет, — Валя удивленно посмотрела на Марию.

«Ну вот, сын, оказывается, давно женат, а Валя до сих пор говорит о невестке с такой свежей ненавистью, словно та только что окрутила ее сыночка», — равнодушно подумала Мария.

Соседка еще долго что-то бубнила. Маше не хотелось отвечать, она словно оцепенела и больше совершенно не принимала участия в разговоре, не улыбалась, не сочувствовала, лишь безучастно выслушивала все подряд. Наконец Валя тоже потеряла интерес к разговору, зевнула и заснула. А Мария не могла спать, ей хотелось подумать. У нее было такое чувство, что именно для этого ей дали время, чтобы подвести итоги — явно ее прежняя жизнь закончилась или же, закончилась совсем…

Она тихо лежала и вспоминала свою жизнь. Как же так получилось, что вот, прожила почти полвека и ничего-то не достигла, ничего не сделала? В молодости не безумствовала, один раз влюбилась и вышла за своего избранника замуж, хотя и понимала, что он не сильно в нее влюблен. Мужу не изменяла, не было у нее таких романов, о которых потом весь город говорит, верной была, не то что он… Все строила планы, ждала: вот вырастет сын, пойдет работать и тогда она сможет сделать то-то и то-то…

Выходит, ничего не успела, напрасно мечтала. Мария вдруг ясно осознала: она все делала неправильно, жила так, словно только готовилась к жизни, словно ее жизнь — черновик, и все еще можно будет переписать набело, пережить начисто… Если бы ей дали вторую попытку!.. Да, таких желающих много… Не зря ведь идеи реинкарнации так сильно распространились по всему миру.

А чему она радовалась, когда в тот последний вечер своей простенькой жизни сидела в саду? Какому такому счастью? Мария была немного суеверна и сейчас, хотя и не могла вспомнить, чем она была так довольна, все же стала винить себя: сглазила, боги ведь завистливы. Если все эти молоденькие девочки, возможно, еще и смогут как-то приспособиться, устроиться в новой жизни, то им, троим пожилым, в таком возрасте надеяться не на что. Непонятно, зачем же их надо было воровать? Она не могла найти ни одного разумного объяснения: разобрать пожилых баб на запчасти? Кому нужны изношенные органы? Можно было бы это понять, если бы их заранее обследовали, предположив, что именно ее сердце или почки подошли кому-то. Но она спросила и Галю и Валю, и выяснила, что никто из них в последнее время не обследовался, похитили всех явно случайно. В няньки, домработницы, в сиделки женщин просто нанимают, а не воруют. В рабыни? Зачем кому-то нужна усталая некрасивая больная прислуга?