Дмитрий Березин - Пару штрихов тому назад

– Хорошо, – послышалось в трубке и еще что-то, что Мария не стала дослушивать и просто сбросила звонок.

Она прислонилась к стене. «За что схватиться? Посуда? Скоро уже за Аленкой, времени немного», – думала Мария. В квартире ей было некомфортно, не по себе – обычно она знала, что вот-вот придет муж, или же он только что ушел и она, ворча, убирала со стола или строила какие-то планы. Сейчас ни планов, ни ожиданий, ни даже ворчаний – ничего.

Время бежало для Марии как наказание – его хотелось остановить, отмотать назад. Либо же, напротив, промотать как можно быстрее вперед, туда, где Женя, уже полностью поправившийся, возвращается домой. Все ее действия отчасти потеряли смысл: стараться для дочки – это одно, а для дочки и мужа, чувствовать свою нужность, с иных позиций мотивировать себя – совсем другое.

Расправившись с делами, Мария взялась за себя. Если бы муж увидел ее в таком виде, то немало бы удивился. Только сейчас она поняла негодование Александра Александровича: столь отвратительно выглядящий персонал лишь дискредитирует клинику, ни больше, ни меньше.

– Ну и чучело, – прошептала Мария, поглядев на себя в зеркало.

Ей не давали покоя слова мужа о картине и спасении. Если это был сон, то почему реалистичный настолько, что вывел ее из себя, напугал. Обычно о таких снах после пробуждения остаются одни лишь обрывочные воспоминания, воспринимаемые как нечто нелепое. Но только не этот сон.

Аленка, увидев Марию, пришедшую за ней в детский сад, помчалась с криком: «Мама, мама пришла!».

– Мама, а где папа? – спросила она почти сразу.

– Папа заболел, милая, его положили в больницу, – подбирая слова, ответила Мария.

– Заболел? Когда ты его вылечишь? – слово «больница» у Аленки почему-то ассоциировалось исключительно с той клиникой, где работала Мария. Раз папу положили в больницу, значит он в той клинике, где работает мама, и мама видит его, а она нет – таков был ход мысли Аленки. В силу возраста она еще не могла осознать всю серьезность происходящего, и от этой серьезности Мария старалась ее всеми силами уберечь.

Вечером за ужином они молчали. Мария думала о муже, о том, что ее и его ждет впереди. Аленка же молчала потому, что говорила она в основном с Евгением – он веселил ее, все время что-то придумывал. В его отсутствие ни разговор, ни веселье как-то совсем не клеились.

– Завтра я снова буду с бабушкой? – вдруг спросила Аленка. – Бабушка меня заберет, я знаю. Мы пойдем в парк.

– Да, солнышко, бабушка, и пойдете с ней в парк. Побудешь немного у нее, пока я помогаю папе поправиться.

– Ты его вылечишь?

– Вылечу, обязательно вылечу, – Мария с трудом улыбнулась, сделав это только потому, что без улыбки ее слова выглядели бы неправдоподобно. – Только ты мне должна помогать, слушаться бабушку. Ты меня поняла?

– Поняла, – пробубнила Аленка, допила чай и ушла в комнату.

Поздно вечером, когда Аленка уже заснула, Мария, стараясь не шуметь, прошла из кухни в комнату Евгения и зажгла свет. Теперь ей ничто не мешало рассмотреть картину, из-за которой приключилось столько бед, но которую она ни разу толком не видела. Она привыкла к тому, что картины мужа подчас трудно понять. В них надо всматриваться, искать отдельные детали, которые могут быть разбросаны по полотну, словно осколки.

Мария пригляделась. Картина поражала воображение, но не игрой красок, а как раз их отсутствием. Серое, чуть синеватое небо, какие-то сухие ветки, ограда вдали, замок на заднем плане – все это она уже видела. Но там, совсем вдалеке. Нет, она прекрасно помнит, что там его не было. На картинах Евгения их вообще почти никогда не было. И тем более на этой картине – нет, это какое-то наваждение, галлюцинация, мираж. Быть может, это сиюминутная фантазия Марии, которая исчезнет, как только она подойдет еще ближе и всмотрится еще лучше?

Она не могла перепутать. Когда Евгений заканчивал картину, когда он лежал здесь, и она ждала скорую, этого точно не было.

Мария отошла, потом подошла и повернула мольберт так, чтобы на картину не падали блики от лапочек в люстре.

Нет, ей это не кажется.

Это не блик от лампы. И не подтек краски. И не пыль, прилипшая к полотну.

Это был силуэт человека.

А быть может, все-таки невнимательность? На нее удобно списывать такие метаморфозы. Невнимательность не порождает лишних вопросов, не терзает ненужными подозрениями, никого ни в чем не винит. Просто не заметила – отвлеклась, отвернулась, обозналась. Так бывает. Чему удивляться?