Дмитрий Березин - Пару штрихов тому назад

Старика звали Франсис. Художника перестала удивлять его невозмутимость и даже какой-то фатализм. Это был его замок – и Художник, и остальные были здесь в гостях.

– Вода, вода, в ней силы и смятенье, и простота, и глубина… А откуда вы берете воду? – поинтересовался Художник, допив воду и поставив кружку на деревянный стол. – Ни ты, Франсис, ни другие не выходят туда, за дверь.

– Не делай поспешных выводов, друг мой, – улыбаясь, ответил старик. – Ты здесь совсем недавно, но уже претендуешь на столь исчерпывающее знание, что мне за тебя становится страшно. Столь же резвым был, пожалуй, только Лукас. Он так и норовил взять и узнать все сам, проникнуть туда, куда не следует. А все ради чего? Чтобы узнать что-то раньше того срока, когда это положено. Вот и с тобой такое.

– Что ты хочешь, старик, я даже толком не представляю, где я, что происходит вокруг. Я непрерывно думаю только о том, как можно отсюда выбраться, об этой проклятой картине, которая стоит там, у меня дома. Как дать понять, чтобы именно картина меня может спасти? Представляю, как надо мной суетятся врачи, пытаются что-то сделать, не соображая, что со мной происходит. А я тут, разговариваю с тобой.

Франсис пробормотал что-то на латыни.

– О чем это ты?

– О том, что ты – это сейчас не вполне ты, хотя мои глаза твердят мне обратное. Ты остался там, с ними, в прежней своей жизни. Все самое светлое, весь ум, опыт перешли сюда. Ты – душа. Не игнорируй эти мои слова, вникни в них. Теперь ты можешь гораздо больше, чем мог там. Ты можешь все!

– Все? Здесь? В замке? Взаперти? Нет, не шути так со мной, Франсис. Ты можешь уверить меня в чем угодно, только не в этом. Если я могу все, то почему же эти самые силы не заставили меня повернуть назад там, у мертвого леса или у ворот? – Художник явно нервничал. – Ведь тогда у меня даже не мелькнуло мысли, что не следует идти вперед.

Старика эти слова рассмешили. Он старался не подать вида, чтобы не обидеть Художника, но разве можно скрыть смех, когда все складывается так, что без него не обойтись. Что должен был ответить Франсис? Только правду – неправды здесь не существовало, в ней просто не было необходимости. А Художник – и это старик сразу понял – ожидал от него услышать как раз неправду, какую-нибудь удобную отговорку, способную на некоторое время удовлетворить его любопытство.

– Ты не мог повернуть назад и остаться там у тебя тоже бы не получилось. Тебя бы нашли и убили. Вернее, не тебя, а твою душу. Твое тело осталось там, не забывай это.

– Откуда ты все это знаешь, старик? И кто бы меня убил? Хотя, не отвечай, я знаю. Ведьмы. Так?

– Все так, – ответил Франсис и куда-то спешно засобирался. – Идем, мне нужно тебе показать кое-что. Я надеялся, что это не потребуется так скоро, но это для твоего же блага. Я чувствую, что для тебя после этого многое переменится.

Художник посмотрел на него с некоторым недоверием.

– Ты хочешь выйти вместе со мной из замка? Старик снова засмеялся.

– Каждый волен совершать то, что в его силах. Но, поверь, даже моей воли не хватит пока, чтобы, не опасаясь, не только выйти из замка, но и вообще открыть дверь. Да и это был бы не самый взвешенный поступок из тех, который мы можем совершить. Идем наверх, я тебе должен кое-что показать.

– Наверх? – удивился Художник.

– Именно, – ответил старик. – Кстати, ты спрашивал, откуда вода. Ты видел погреб, мы туда спускались. Там есть еще один, а в нем небольшой источник воды. Когда строил этот замок, то отдавал приказ заложить источник камнями. Видимо, кто-то тогда не лучшим образом выполнил мой приказ. Впрочем, оно и к лучшему, иначе поддержать жизнь и силы было бы просто нечем.

– Покинут силы тело бренное, оставят раз и навсегда… – продекламировал Художник и, обдумывая все услышанное, отправился вслед за стариком.

Художник уже неплохо ориентировался в замке, хотя наверх никогда не ходил. Он вообще считал, что наверху ничего нет. Замок перестал казаться ему темным, серым, неприглядным. Сидя вместе со всеми за столом или на скамье в дальнем углу, Художник разглядывал обстановку и находил в ней все новые и новые интересные детали. Тяга к творчеству не оставляла его и здесь. Он привык к полумраку, он его больше не пугал. В блеклом, чуть мутноватом лунном свете Художник открывал для себя новые, совершенно необычные оттенки окружающего – синеватые, желтоватые, зеленоватые. И все это он с удовольствием отразил бы на холсте, если бы смог работать так, как раньше.