Фред Стюарт - Век

Дорини — коротенький уродец с бородавчатым лицом, мы прозвали его «Жабой». К заключенным он относится далеко не дружественно, но в нем, должно быть, все же сохранилось что-то доброе. Во всяком случае, он как-то вызвал меня и сказал, что изучил мое тюремное дело (что там изучать? что может произойти в жизни узника, который двенадцать лет долбит скалу?) и решил сделать меня «образцовым заключенным». Это значит очень многое, потому что только около сорока заключенных из семисот двенадцати попали в этот привилегированный разряд, и решение Дорини таким образом стало своеобразным выражением признания моей безукоризненной репутации. «Я забираю тебя из каменоломни, — сказал комендант, — пойдешь работать на кухню. Жить будешь в камере Б в крыле для «образцовых». Но помни: одна промашка — и ты вернешься в каменоломню».

Я пробормотал: «Спасибо, господин комендант», хотя и не люблю произносить эти слова — с какой стати кого-то благодарить в этой дыре? — и меня повели в мое новое жилище к новому сокамернику. Крыло для «образцовых» — королевские покои Сан-Стефано. Это двадцать камер, расположенных в ряд на первом этаже в северном крыле тюрьмы. Они меньше сорок третьей, в которой я жил раньше, но в них живут только по дворе, есть койки и, самое ценное, окна! После двенадцати лет жизни с дырой в потолке у меня появилось, наконец, окно, правда, зарешеченное, но теперь можно смотреть на море, вдыхать морской воздух… Неописуемая роскошь!

Мой новый сокамерник, к которому меня не приковали (это еще одна завидная привилегия, даваемая моим новым положением), — одна из знаменитостей Сан-Стефано Луиджи Ганджи, миланский убийца женщин. Это тихий маленький человечек лет сорока пяти, который — пока, по крайней мере — относится ко мне с симпатией. Сейчас, когда я пишу эти строки, он сидит на своей койке напротив и вяжет свитер. (Тот факт, что многократному убийце позволено держать такое страшное оружие, каким могут стать вязальные спицы, говорит о большом доверии охраны. Впрочем, он весь день имеет дело с ножами. Одна из многочисленных нелепостей, обычных для этого сумасшедшего дома, заключается в том, что убийца работает тюремным дантистом!) Этот лысоватый человечек с невыразительными серыми глазами убил семь женщин, прежде чем полиция сумела его поймать. А выглядит так добродушно, словно и мухи не обидит. По этому поводу можно сказать только одно: интересные личности встречаются в тюрьме.

Любопытно, имеет ли княгиня Сильвия какое-нибудь отношение к перемене в моем положении? Все эти годы она писала мне и говорила во время ежемесячных визитов, что пытается оказать давление на Управление тюрьмами в Риме, чтобы меня перевели в менее строгую тюрьму или по крайней мере улучшили условия моего содержания. Конечно, сегодня мне живется полегче, чем вчера, наверное, ее попытки дали какие-то результаты. С другой стороны, все двенадцать лет она убеждала меня, что добьется для меня помилования, но этого, черт побери, не произошло и не произойдет, если не поможет какое-нибудь чудо. Поэтому, вероятнее всего, «повышение» моего тюремного статуса произошло не благодаря ее давлению в Риме, а вопреки ему. Несмотря на мою былую ненависть к этой женщине, она продолжает мне писать, навещает меня, снабжает книгами и всем необходимым, включая деньги (она подкупает охранников, чтобы те смотрели в другую сторону, когда она передает мне банкноты). Думаю, это говорит об ее упорстве, если не о чем-то большем. Бог свидетель, я не поощрял ее. Но она чувствует свою вину передо мной, и вполне заслуженно, поскольку именно ее вмешательство в мою жизнь привело меня в эту дыру и стоило мне свободы. И все же… Кажется, я в каком-то смысле простил ее, по крайней мере частично. Ведь она старалась сделать для меня все, что могла. К примеру, отправила моего брата в Америку, где ему, похоже, живется неплохо. К тому же, исключая Витторио, она — единственный человек за пределами Сан-Стефано, которому небезразлично, жив я или умер. Уверенность в том, что кто-то за стенами тюрьмы помнит о тебе, имеет огромное значение для заключенного. Полагаю, что я стал для нее своего рода хобби. Она говорит, что поражена моими успехами, моей образованностью, и, думаю, не кривит душой. Впрочем, не знаю. Я ужасно на нее злюсь: почему ей от рождения дано все, а мне — ничего? И все же жду ее приездов. Я бы с удовольствием насладился ею — это было бы забавно! Осужденный за убийство крестьянин становится любовником богатейшей женщины Италии! Лучше перестать об этом думать, потому что эта мысль меня слишком возбуждает.