Фред Стюарт - Век

— Боже мой, да это больше трех месяцев! Они что, не могут отправить почту?

— Как они могут? Их посадили в тюрьму на Батаане.

— Бедняжка, я знаю, ты волнуешься…

— С ними все будет в порядке, — сказала Габриэлла тихо. — С Ником все будет в порядке.

Она так часто говорила это себе последние три месяца, что это стало почти молитвой или мольбой, которая благодаря постоянному повторению притупляла ее панику. Это, а также изнуряющая работа и ее ребенок удерживали ее от того, чтобы совсем не развалиться. Ник получил приказ о переводе в Манилу еще до нападения на Пирл-Харбор, но даже тогда не возник вопрос о том, что Габриэлла поедет с ним. Обстановка на Дальнем Востоке, с точки зрения отношений с Японией, была слишком напряженной, чтобы жены офицеров могли их сопровождать. При этом, однако, Мак-Артур накануне отказался отправлять домой семьи офицеров, к тому времени находившиеся на Филиппинах, чтобы не создавать панику среди филиппинцев. Она оставила их домик на военно-морской базе Сан-Диего, где они жили со дня свадьбы, и переехала в свою квартиру на Брентвуд. Жить в Сан-Диего и одновременно управлять делами в салоне было неудобно. Тем не менее Габриэлла настояла на том, чтобы жить с мужем вместе, и ловко, хотя и дорого, разрешила проблемы материально-технического обеспечения. Четыре дня в неделю она летала в Лос-Анджелес на работу и каждый вечер возвращалась домой вовремя, чтобы разделить ужин и постель с Ником.

А теперь — Батаан, Коррехидор. Падение Малайи, Сингапура и Гонконга. Джапы на Тихом океане казались такими же непобедимыми, как и немцы в Европе. Лос-Анджелес находился в напряженном состоянии, близком к панике. Не проходило и дня без новых слухов о том, что японская подводная лодка была замечена возле Малибу, или что японские военно-воздушные силы готовятся бомбить студию «Метро Голдуин Майер». Это было большее, чем просто психоз. Но самым страшным для Габриэллы было отсутствие новостей. «Сохраняй спокойствие», — написал он ей. Но как она могла оставаться спокойной, если ее преследовал кошмар, что Ника взяли в плен? Или что-нибудь еще хуже…

«С ним все должно быть в порядке, — мысленно повторяла она, заканчивая примерку костюма для Эрики. — С ним все должно быть в порядке».

Но если бы она только знала… Если бы он смог передать ей хоть одно словечко…

Первые прибывшие в город Маривелес японцы приехали на грузовике в полдень 9 апреля 1942 года. Они казались вполне дружелюбно настроенными. Маривелес — это небольшой приморский городок на южной оконечности полуострова Батаан. Отсюда Мак-Артур начал военные действия всеми силам филиппино-американских войск, до того размещавшихся на крошечном островке Коррехидор, по форме напоминавшем головастика. За три недели до этого он с женой и трехлетним Артуром сбежал с острова на торпедном катере под покровом темноты, оставив генерала Уэйнрайта командовать вместо себя. Уэйнрайт отдал приказ: всем, к тому времени оставшимся на Батаане, сражаться насмерть. Однако генерал-майор Кинг, под командованием которого находились семьдесят тысяч человек оставшихся на Лусоне, знал, что его войска были слишком слабы и недоукомплектованы, чтобы нанести какой-либо ощутимый урон японцам. И он решил этому приказу не подчиняться. В девять часов утра, по иронии судьбы, в день семьдесят седьмой годовщины капитуляции генерала Ли генералу Гранту при Аппоматоксе, Кинг заявил о безоговорочной капитуляции своих войск старшему начальнику японских войск полковнику Мотоо Накаяма. Это произошло на экспериментальной ферме в Ламао. Когда он спросил Накаяму, будет ли его войскам обеспечено хорошее обхождение, Накаяма резко ответил: «Мы не варвары». После этого генерал Кинг, оставивший свою саблю в Маниле, отдал вместо нее свой пистолет.

Ник вызвался остаться на Лусоне, чтобы принести пользу в борьбе с японцами. Тогда он считал это не только проявлением храбрости, так как знал, что падение Коррехидора тоже предопределено и это только вопрос времени. На Лусоне он мог бы принести хоть какую-то пользу, вместо того чтобы отсиживаться в пещере маленького прибрежного островка. Но теперь, когда он, истощенный и грязный, сидел под пальмой на главной площади Маривелеса и наблюдал, как японцы выбираются из своих грузовиков, он задумался над тем, был ли вообще смысл в каком-либо сопротивлении. Он очень сильно любил свою страну. И так же сильно, как и другие «сражающиеся пасынки с Батаана», он испытывал дикую и бессильную злобу против тех людей в Вашингтоне, которые, как они считали, их предали. Где было пополнение, где были самолеты, боевые корабли, артиллерия, продовольствие и медицинские средства, в которых они так отчаянно нуждались, чтобы отбросить орды японцев, заполонивших остров и завоевавших американскую колонию за несколько недель? Было ли кому-нибудь в Вашингтоне дело до того, живы они или погибли? Разве Рузвельт поинтересовался, спустили или нет американский флаг перед домом верховного комиссара в Маниле и заменили ли его Восходящим солнцем?