Серж Жонкур - Где ж это видано?!

В тот вечер было еще тоскливее, чем обычно, оттого что каждый из этих болидов, проносившихся мимо нас там, внизу, вызывал смутное беспокойство и покалывание в груди. И, хотя в тот вечер картошка фри была хороша, машины быстро проносились мимо нас, погода стояла отменная, а наша «R 16» чудесно проводила время на стоянке, все равно мы испытывали что-то вроде угрызений совести. Проблема заключалась в утреннем происшествии, воспоминание о котором мучило нас. Но, хотя мы еще не выкинули его из головы и где-то там оно резонировало, в глубине души мы уже не были уверены в том, что это и вправду случилось с нами.

Назавтра, увидев в газете заголовок таким же крупным шрифтом, как и тот, что гласил об отставке министра, мы испытали почти что облегчение. В машине их было пятеро, все немцы. В статье были даже их имена, так что мы наконец смогли познакомиться. Там говорилось о непонятно чем вызванной потере управления, о том, что машина неожиданно вышла из-под контроля, словно обезумела, — возможно, из-за неисправности рулевой передачи, а может, водитель просто уснул за рулем. И, хотя в заметке о нас не говорилось ни слова, мы все равно видели в ней явные намеки на наше присутствие, читали о себе между строк.

А вот мама демонстрировала полнейшее безразличие ко всему этому, как будто не чувствовала ни гордости, ни малейшего возбуждения. Может, она и взглянула на первую полосу, но лишь мельком, прежде чем безразлично отвернуться, не выразив ни боли, ни возмущения, вообще ничего. Можно подумать, ей было все равно, что о нас написали в газете. Конечно, нас на фотографии не было, но в некотором смысле это все-таки была наша авария, ведь именно мы перевернули ту тачку на крышу и именно такое ее положение производило наибольший эффект.

Надо сказать, что со времен падения «боинга» наша бедная мама боялась только одного — что о нас снова заговорят в прессе. И сам «боинг», и вся шумиха, вся суета вокруг этого низвержения небес травмировали ее на всю жизнь. Природная скромность, видимо, не позволяла ей выставлять себя напоказ, и ей совсем не по душе было ее новое положение знаменитости. И ничто не могло ее в этом поколебать — ни самолет, лежавший на нашей земле, ни безудержное оживление, царившее вокруг, ни стремительность, которой отличаются спасатели и те, чья профессия — показывать все это по телеку.

И насколько мы все были полны энтузиазма оттого, что участвуем в этом грандиозном цирковом представлении, насколько мы гордились тем, что у нас под носом собрался весь цвет медиа-бизнеса — журналисты, которых все знают в лицо, взаправду находились рядом с нами, — настолько же пренебрежительно относилась к этому мама, не испытывая никакой радости, ни малейшего волнения от присутствия всех этих сливок общества у нее во дворе.

Да, действительно, если для нас эта суматоха и атмосфера всеобщего возбуждения, как при боевой тревоге, были просто развлечением, то для мамы они означали совсем иное. За всю эту снующую туда-сюда толпу отдуваться приходилось в основном ей. Из-за своей одержимости уборкой, непреодолимой мании, она без конца носилась за всеми по дому с тряпкой, изводя представителей служб безопасности и журналистов распоряжениями и рекомендациями относительно правил поведения в доме. Все это сопровождалось более или менее открытыми угрозами, которые весьма омрачали обстановку и наводили на всех ужас. И, хотя тогда основная драма разворачивалась снаружи, хотя в действительности невыносимым было видеть солнечные блики на фюзеляже огромного, вдребезги разбитого лайнера, маму же больше всего ужасало то, что все эти журналисты слонялись по дому, шастали туда-сюда, то руки помыть, то разжиться чем-нибудь съестным, пачкая нам плитку на полу грязными следами от своих ботинок.

Из-за этого «боинга» грязные следы были всюду. Настоящая катастрофа. Две недели понадобилось только на то, чтобы отдраить плитку. И хотя мама отыгрывалась на бутербродах — двадцать франков за штуку и пятьдесят для тех, кто не умел считать по-французски, — эта история все равно влетела нам в копеечку за счет одних только чистящих средств.

Пока мама пеклась о хозяйстве, мы с отцом занимались более деликатными вопросами, а именно давали пресс-конференцию. Притом сочли своим долгом ответить на все вопросы и более или менее на всех языках. Помнится, мы сами тогда отвергли всяческую эксклюзивность, и потому нам сто раз подряд пришлось рассказывать и пересказывать, как самолет сначала принялся чихать там, в вышине, потом жалким образом накренился на нос и полетел прямо на нас, так что поначалу мы было подумали, что это нам наносят визит.