Валерий Сегаль - Десять лет спустя

В тот момент, когда Крупская погасила свет в спальне, когда Ульянов откупоривал себе пятую бутылку пива, а Бени размышлял о поездке в Неаполь; в тот самый момент раздался звонок, и в гостиную вошли два незваных и подвыпивших гостя.

Одним из них был уже знакомый читателю Леха Горький. Он был в наглухо застегнутой темносиней куртке со стоячим воротником и солдафонских брюках, заправленных в голенища высоких сапог. Леха, вообще, почему-то любил на пьянки одеваться по военному. Может быть, поэтому Ульянову всегда казалось, что именно поддатому Лехе свойственна военная выправка. За спиной у писателя висел добротный охотничий рюкзак, судя по виду плотно упакованный.

Второй гость был высокий, статный и очень красивый человек. Дорогой костюм ловко сидел на его ладной фигуре. У него было открытое, веселое лицо и какая-то особенная, щедрая улыбка. А когда он заговорил… Говорил он вроде бы негромко, но его красивый богатый голос будто бы заполнял всю гостиную.

— Володя, сто лет тебя не видел! — обрадовался он и крепко пожал Ульянову руку. — Как только Леша рассказал мне, что ты вернулся, я первым делом подумал, что по этому поводу совершенно необходимо осушить пару бутылочек пшеничной!..

— Здравствуй, Федор! — сердечно сказал Ульянов. — Очень рад тебя видеть. — Познакомься с моим юным другом. В силу твоей профессии, тебе должно быть всегда приятно встретить итальянца.

— Бенито Мусолини, — представился юный социалист.

— Шаляпин.

Бени невольно вытянул руки по швам. При всем желании он не мог скрыть, как лестно для него знакомство с великим русским басом. От изумления он даже раскрыл рот и высунул язык, цвет которого явно свидетельствовал о том, что в последнее время его обладатель злоупотреблял спиртными напитками.

Тем временем Леха снял с плеч рюкзак и извлек из него четыре бутылки водки, кое-какую деликатесную закусь, и огромную пластмассовую колбу со своим излюбленным салатом. Шаляпин, как истый гурман, терпеть не мог этот Лехин салат (зеленые маринованные томаты, соленые огурцы, репчатый лук, подсолнечное масло) и называл его «хмыреватым». Леха же был сам не свой без этого салата и всегда уплетал его с таким аппетитом, что, как правило, заражал своим настроением сотрапезников, и когда под занавес маститый литератор черпал ложкой заправку из опустевшей миски, его собутыльники обычно не без грусти взирали на это и думали про себя, что «хмыреватый» салат и впрямь совсем неплохая закуска. Впрочем, за столом на Леху вообще всегда было приятно смотреть: он и ел с аппетитом (и отнюдь не только свой салат), и пил смачно, и курил как-то по-особому, жадно и длительно затягиваясь.

Шаляпина отличало другое, столь же ценное для застолья, качество. В случае надобности он мог собственноручно быстро и профессионально сервировать стол. Именно это его свойство сейчас пришлось как нельзя более кстати. Слегка поморщившись, Федор отставил пока в сторону колбу с «хмыреватым» салатом, попросил Ульянова достать хороший посудный сервиз и приличествующую случаю скатерть, вымыл руки и принялся за дело.

Пока Федор занимался серьезным делом, Леха морочил голову Бени со своим романом «Мать», а Ульянов вновь углубился в газету. Он уже три дня не имел никаких известий от московских товарищей и сейчас тщетно силился понять что-нибудь по газете. Разумеется, в столь острой ситуации освещение событий «Новым временем» оставляло желать много лучшего. Любая эпоха порождает своих познеров и боровиков…

Федору Шаляпину потребовалось немногим более получаса чтобы в очередной раз доказать, что не будь он великий русский бас, из него на худой конец получился бы отменный повар. В центре стола, покрытого теперь белоснежной скатертью, стояла богатая фарфоровая ваза, наполненная пресловутым хмыреватым салатом, а вокруг — разнообразнейшие закуски: икра, паштет, сыр, колбасы, копченый окорок, рыба и вышеупомянутая пшеничная водка в двух превосходных хрустальных графинах. На другом столике, в стороне, накрытом зеленой скатертью кипел хорошенький медный самоварчик, чайный прибор блистал серебром и фарфором, а в трех изящных хрустальных вазочках лежали конфеты, мармелад и пастила — все от Елисеева, очень дорогое и хорошее.

— Господа, прошу садиться! — пригласил всех за стол Шаляпин.

Леха тут же налил всем водки, наложил себе на тарелку салата, намазал горчицей горбушку ржаного хлеба, положил сверху кусок киевской колбасы и приподнял свою рюмку, явно намереваясь произнести один из своих знаменитых тостов, от которых у Крупской вяли уши.