Валерий Сегаль: Десять лет спустя

На кафедру поднялся Глеб Кржижановский, чтобы вновь наполнить стакан Ульянова. Постепенно, Ульянов разошелся и полностью завладел вниманием аудитории…

Что было дальше, Ульянов почти не помнил. В «Сан-Ремо» он вернулся лишь под утро, притащив на себе бесчувственного Бени. Ульянов был пьян в дымину, плащ и кепку он где-то потерял, и неизвестный шутник написал ему на лысине черной краской заборное слово из трех букв.

Его выступление имело неожиданные последствия: по городу пополз слух о скором приезде в Россию некоего полковника Бздилевича — пламенного революцинера, защитника всех униженных и оскорбленных. Слух этот постепенно крепчал и распространился далеко за пределы столицы. Таинственный полковник виделся людям то могущественным мессией — единственным, способным спасти несчастную Россию, то самим Иисусом Христом, второго пришествия которого народ ждал вот уже скоро две тысячи лет.

Разумеется, достиг этот слух и Зимнего дворца — обители настоящего полковника Бздилевича.

В четыре часа пополудни, в одном из покоев Зимнего дворца, за высоким столом, заваленным бумагами и картами, сидел последний русский император и думал свою горькую думу.

Час был не поздний, но уже темнело, и крупные хлопья мокрого снега падали в еще не замерзшую черную Неву. Ветер все усиливался, и можно было ожидать наводнения.

Император мог видеть это из окна, но его мало занимали капризы природы. Он смотрел в другую сторону, где на стене висел его собственный портрет. Николай был изображен в полный рост, в мундире, при всех орденах. Он всегда считал себя профессиональным военным, хотя чином доволен не был. Вот и сейчас император представил себе совсем другой портрет, в ином мундире и с иными погонами. «Генерал Бздилевич!»— мысленно произнес он. Увы, это были только мечты. На деле же Николай II навсегда застрял в звании полковника, поскольку по восшествии на престол дальнейшее чинопроизводство не полагалось по закону.

Возможно, для России было бы лучше, если бы полковник Бздилевич отказался от престола и целиком посвятил себя военной карьере. Быть может, тогда русский штык показал бы вонючим япошкам «почем пирожки с еб твою мать». Но это была бы уже совсем другая история.

Незадачливый полковник продолжал сидеть, подперев голову обеими руками, и думать о военной карьере. Он перебирал в памяти эпизоды биографий выдающихся полководцев: Александра Македонского, Цезаря, Ганнибала, Чингисхана, Наполеона Бонапарта… Он мысленно представил себе портреты этих великих людей, собранные в отдельной галерее в одном из залов Зимнего дворца. И среди них — его портрет. «Генералиссимус Бздилевич!»

Подумав об этом, император нахмурился, потому что в последние дни его всерьез беспокоили слухи о каком-то другом полковнике Бздилевиче — страшном и таинственном революционере, опасном и дерзком самозванце. Собственно, из-за этих слухов Николай и сидел сейчас здесь в ожидании начальника Петербургского охранного отделения г-на Барсукевича.

Затем мысли императора потекли в другом направлении, и он уже собирался позвонить и заказать пару бутылок портвейна, как вдруг камердинер постучался сам и доложил, что генерал Барсукевич почтительно просит принять.

— Скажите генералу, что мы его ждем, — сказал Николай и добавил: — и подайте нам несколько бутылок портвейна, пожалуйста.

— Какого портвейна, ваше величество?

— Любых, только разных! Мы будем пробовать и сравнивать.

Генерал Барсукевич был высокий угрюмый мужчина, слегка сгорбленный не то от вечной службы, не то от долгого пития. Его мешковатые обвислые щеки, изуродованные нелепыми седыми бакенбардами, придавали ему сходство с бульдогом. От всего его облика веяло каким-то унылым солдафонством. Он вошел в кабинет и замер в немом поклоне, а следом за ним камердинер вкатил столик с тремя бутылками различных портвейнов: розового бессарабского, белого крымского, а также — особо почитаемого императором — рубинового тифлисского.

— Присаживайтесь, Адольф Арнольдович, — любезно предложил Николай. — Хотите портвейна?

— Простите?..

— Портвейна, я спрашиваю, не хотите? — повысил голос Бздилевич.

— Ну, это-то я сразу понял, ваше величество.

— А зачем же тогда было переспрашивать?

— А зачем ваше величество обижает своего преданного слугу подобными вопросами? Портвейна я всегда хочу.

— Это очень похвально, — серьезно сказал Николай. — Как любил говорить мой покойный незабвенный родитель, любовь к портвейну есть качество, прекрасно характеризующее дворянина.