Дмитрий Каралис - В поисках утраченных предков (сборник)

Я еще не читал этих гордых стихов, но они жили во мне невысказанным ощущением. Так бывает.

«Что мне Париж, раз он не русский?!»

Шведы справляли праздник за праздником, Улле играл в хоккей на искусственном льду, навещал загородных родственников, иногда звонил мне в отель, иногда обещал появиться в магазине, в котором скучала рыжая эстонка Катрин, а я ездил к воде и томился жарой и бездельем. Купался, лазил по старым могучим деревьям, играл с мальчишками в футбол и слушал «Маяк» по транзистору. Всякий раз Улле со скандинавским спокойствием уверял, что скоро — может быть, уже завтра — в магазин привалит целая толпа поклонников русской литературы. Какая может быть толпа? Ведь я же, простите, не Битов или Евтушенко. Я Каралис. Широко известный в узких кругах.

Так вот о моей фамилии.

В тот день я заехал в магазин «Интербук», и, узнав от Кати, что Улле передавал мне большой привет, тихо выматерился, попил воды из холодильника и под стоны продавщицы о скуке в Швеции взял с прилавка телефонный справочник.

Открыл на букву «К». Карлсон, Карлсон, Карлсон… Полным-полно шведов, как у Эрскина Колдуэлла.

Karalis… и Dimitrius…

Я подозвал Катрин и попросил прочитать.

— Димитриус Каралис, — прочла Катька. — Это твой родственник?

Я пожал плечами.

Облокотившись на прохладный прилавок, я смотрел сквозь невидимое стекло на сбегающую к фьордам улицу Святого Эрика и размышлял, не позвонить ли прямо сейчас подданному шведского короля Димитриусу Каралису и выяснить, откуда у него моя фамилия.

— Я бы на твоем месте позвонила, — сказала Катя. Она закрыла кассу и стала спускаться по винтовой лестнице в подвал, где стояла утробистая, как башня Кикен-де-Кок, бутылка вина. — Ты точно не будешь пить?

— За рулем…

— Может, он миллионер, — предположила Катя, придерживаясь за поручень. — Ты меня с ним познакомишь. Я выйду за него замуж. Они, правда, все жадные. Скр… Скв… Сквалыги, да?

Книжный магазин был пуст, как и положено быть книжному магазину в майский праздничный день. Зачем Улле заставлял Катрин сидеть в магазине, лично для меня загадка.

Зазвонил телефон. Я машинально снял трубку.

— Хей! — как можно мягче сказал я.

— Е… мать, — сказала трубка нетрезвым женским голосом. — Куда я попала? — в трубке перешли на шведский.

— Это книжный магазин, — перебил я. Катя, наверное, стояла в прохладном подвале и цедила сухое винцо из высокого, как башня Длинный Герман, стакана.

— Книжный магазин? А ты кто? — судя по голосу, баба лет сорока, застойно пьяная.

— Я Дмитрий.

— Какой Дмитрий?

— Каралис…

— Что «каралис»? — она икнула и замолчала. То ли ответа ждет, то ли задумалась о чем-то своем, женском.

— Фамилия такая. Вы что-то хотите?

— Ты русский?

— Русский. Из Петербурга.

— Вот, етит твою мать! — Она расхохоталась. — А я из Тбилиси. Слушай, Димон, я из Тбилиси! Представляешь? Ха-ха-ха! Нет, я серьезно! Я в Ленинграде была, в «Пассаже» картины смотрела. Вот так встреча! Ха-ха-ха… За это надо выпить!

Я слышал, как она прихлебывает и звенит стеклом. Ну, напилась девчушка, скучно одной дома, хочется поговорить. Слышно было изумительно. Даже шуршание колготок.

— Слушай, Эдик, у вас там есть в магазине Пушкин? Вот это: «Жди меня, и я вернусь, только очень жди…»? Есть у вас это стихотворение?

Веселый пошел разговор, ничего не скажешь.

Я прикрыл трубку рукой, крикнул Катю и продолжил:

— Пушкин есть. Но вам, очевидно, нужен Константин Симонов. «Жди меня» — это его стихотворение.

Катя не появлялась. Попивала винцо и проклинала своего женатого электрика, который водил ее за нос. Стеклянный Герман со следами помады стоял, наверное, рядом. Сейчас она закурит, потом выпьет еще…

В трубке ржали.

— Эдик, ты что — очень умный? Какой Симонов? Это Пушкин!

— Да, я шибко умный. Как чукча.

Тбилисская дама заржала так, словно разом вспомнила все анекдоты про чукчу.

Поднялась легкой походкой Катя из подвала и, взяв трубку, заговорила по-шведски. Лицо ее сделалось растерянно-тревожным.

— «Жди меня» — это же Симонов? — прикрыв трубку ладошкой, быстро спросила она.