Питер Абрахамс - Живущие в ночи. Чрезвычайное положение

— Так оно и есть.

— Но что было делать? — настойчиво, с тревогой повторила Ди.

«Оказывается, для нее важно его мнение», — подумал Найду и испугался этой мысли. Он перевел взгляд с Нкоси и а Ди, потом снова на Нкоси.

— Простите, но я не собираюсь сейчас дискутировать по поводу моральной и этической стороны этого дела. Может быть, в другом месте и при иных обстоятельствах, но не здесь и не сейчас. Думайте что угодно, в настоящий момент для нас это не имеет никакого значения. И мы не можем позволить себе раздумывать над такими вещами!

«Нет, нет!» — вопреки всякой логике мысленно запротестовала Ди, хотя не могла бы объяснить почему.

— Непосредственно вас касается лишь то, — продолжал Найду, — что предназначавшийся для вас пропуск попал к ним. По причинам, известным им одним, они не обнародовали этот факт. Сообщили только, что Вестхьюзен убит поко. Но фотографию с пропуска размножили и сотни экземпляров разослали по всем полицейским участкам страны.

— Они думают, что убил его я…

— В неопубликованном докладе полиции говорится, что последний раз Вестхьюзена видели на рассеете в понедельник с туземцем, которого, как он заявил полицейскому патрулю, он подобрал на границе Протектората. Приказ гласит: любой ценой изловить туземца и доставить его живым. Однако в газетных сообщениях о смерти Вестхьюзена ничего подобного не говорится.

Найду остановился, ему показалось, будто Нкоси хочет что-то сказать. У него был усталый вид. Потом он заговорил снова:

— Кто убил Вестхьюзен а — для них вопрос второстепенный. Прежде всего их интересует, чем занимался Вестхьюзен, и они полагают, что «туземец», находившийся с ним, поможет это выяснить.

— Откуда вы все это знаете?

Найду казалось, что Нкоси абсолютно спокоен, и только Ди понимала, в каком он напряжении. Лицо Найду странно изменилось.

— Мой брат, мой старший брат — следователь политического отделения, в чине сержанта.

— Ясно, — сказал Нкоси.

Найду внезапно взорвался:

— Ясно, ясно! Ни черта вам не ясно, мистер!

— Сэмми, прошу вас, — взмолилась Ди.

— Ничего, — успокоил ее Нкоси.

— Ничего, — передразнил Найду, все больше распаляясь. — Человек говорит «ничего», значит, ничего; человек говорит «ясно», значит, ему и в самом деле ясно. Он мудрый, он цивилизованный, ему не по нраву убийства, и он все понимает. Так позвольте мне все же сказать вам кое-что, мистер. Может быть, вы черный и родились здесь, но вы ни черта не видите!.. Честное слово, мне надоело смотреть, как вы разыгрываете этакого сердобольного боженьку.

— Сэмми! — На сей раз Ди действительно рассердилась. — Мистер Нкоси — наш гость.

— Ваш, а не наш! — отрубил Сэмми. Затем сделал над собой усилие и виновато покачал головой: — Простите меня, Ди. Я не то сказал. Просто обидно, что он никак не хочет понять…

— А вы устали и проголодались. Поговорить можно и потом.

— Кисси там что-то разогревает… — Он обернулся к Нкоси. — Простите. У меня был очень тяжелый день. Убийство не такое простое и веселое дело, каким вы, кажется, его себе представляете. Пожалуйста, не надо больше ничего говорить. Нет смысла затевать новый спор. Послушайте минутку. Перед нами, индийца «ми, стоит весьма своеобразная проблема. Вы рассказывали ему о подполье? — обратился он к Ди. — 05 особенностях нашего положения?

— Нет.

Найду опустил голову и закрыл глаза. Несколько мгновений он сидел, погрузившись в глубокое раздумье. Затем вскинул голову и взглянул на Нкоси.

— Надеюсь, вам известно, что костяк подполья — это африканцы. Какое-то время руководство подпольем полностью осуществлялось лидерами Конгресса. Разумеется, я говорю о лицах, возглавлявших Конгресс до того, как его запретили. Если вы помните, это были умеренные — люди, которые смотрели на вещи, как вы, с точки зрения их ценности, люди, которые ратовали за сдержанность и были огорчены тем, что расизму белых противопоставляется расизм черных. Лутули был и остается ярым сторонником такого взгляда. Когда противник стал прибегать к более жестоким методам, руководители из числа умеренных, естественно, потерпели поражение. Силы сопротивления были загнаны еще глубже в подполье. Поко бросили вызов старому конгрессистскому руководству и стали отвечать террором на террор. И неизбежно начали обнаруживаться разногласия. Либералы и другие белые, которые прежде действовали заодно с Конгрессом, выступили против террора. Поко и африканские националисты ответили отказом на всякое сотрудничество между черными и белыми. Они пошли даже дальше. Стали утверждать, что никто не поможет африканцам добиться свободы, поэтому они не нуждаются в чьей-либо помощи. Это возмутило всех, в том числе и умеренных африканцев. Либерально «прогрессивно настроенные лица среди меньшинств — цветных, белых, индийцев — пришли к выводу, что им ничего не остается, как заявить о своей солидарности с черными, они полагали, что в этом случае несчастные африканцы широко раскроют объятия и попросят руководить ими. Поэтому они ужасно растерялись, когда черные заявили, что не нуждаются в них. Но еще более неприятной для них была явная симпатия, с которой широкие массы африканцев приветствовали позицию нового руководства.