Питер Абрахамс - Живущие в ночи

— И знаете теперь, что делать?

— Думаю, да. Факты указывают путь, по которому должно пойти следствие.

— Вы знаете, что в Претории очень обеспокоены этим делом?

— Знаю.

— Тогда у меня все. — Человечек поднялся.

— Может быть, останетесь пообедать? — предложил Карл Ван Ас.

Человечек покачал головой.

— Спасибо за любезное приглашение, но мне предстоит еще долгий полет, а завтра будет трудный день. Я хотел бы возвратиться как можно скорее. Еще раз спасибо! — Он уложил папки в портфели.

— Машина готова? — спросил Ван Ас у своей секретарши.

Та кивнула.

Человечек пожал руку Ван Асу и пошел вслед за рослой золотисто-смуглой девушкой. В дверях он остановился и, обернувшись, громко сказал Ван Асу:

— Удачной охоты!

Удачная охота!

Ничего себе удачная охота! Душу Карла Вам Аса затопила волна горькой удрученности, смешанной с возмущением, которое не было направлено против кого или чего-либо в частности и поэтому грозило разрастись до необычайно больших размеров. Но через некоторое время, как всегда, он овладел собой и его рассудок одержал верх над чувствами. Безотчетная тоска, разумеется, оставалась, но он уже привык к ней.

Ричард Нкоси — Ричард Дубе. Ричард Дубе — третий лже-Ричард Нкоси, как его называл этот человечек из отдела картотек. Он вспомнил Ричарда Дубе — таким, каким он его знал. Невысокий, на удивление спокойный африканец, наделенный тонкой художественной натурой. Правда, когда живешь в Париже, кажется, что все люди наделены тонкими художественными натурами. Ясный, прямой взгляд, которым посмотрел на него Дубе, когда они знакомились… Как звали эту маленькую француженку, которая привела его туда?.. Не важно. Важно другое: Дубе был там и, видимо, чувствовал себя как рыба в воде. Это была одна из тех многолюдных артистических вечеринок, где почти все гости наливаются до потери сознания, а молодым дипломатам приходится следить за каждым своим шагом из боязни, как бы их не скомпрометировала какая-нибудь слишком уж настойчивая хорошенькая мисс. Публика была довольно разношерстная — смешение всех типов, цветов и рас; добропорядочные старейшины голландской реформатской церкви в Претории, несомненно, ужаснулись бы, если б узнали, что кое-кто из их блистательных молодых людей посещает подобные сборища! Шумливость и несколько чрезмерная самоуверенность африканцев и индийцев из Западной Африки выгодно оттеняли сдержанное спокойствие Дубе, который явно чувствовал себя свободнее и уверенней, чем другие темнокожие гости. Ни капли заносчивости — и в то же время никакого мнимого смирения или раболепия. Его молодая спутница — как же, черт побери, ее звали? — узнала Дубе и промурлыкала «Ричард» так ласково, что ровность кольнула его в самое сердце. Но она все-таки познакомила их друг с другом, — спасибо ей хоть за это.

Ван Ас откинулся назад и закрыл глаза, пытаясь воскресить их встречу во всех подробностях.

Молодая француженка — как же, черт возьми, ее звали? — вскоре увидела какого-то своего знакомого и оставила их вдвоем. О чем они тогда говорили? Ужасно трудно вспомнить через столько лет! А сколько, интересно, прошло лет — семь или восемь? Память отчетливо сохранила лишь спокойствие, которое излучал Дубе и которое как будто обволакивало их обоих, да еще сильное чувство симпатии, охватившее их в тот самый миг, когда они взглянули друг на друга и обменялись первыми словами. Они были единственными южноафриканцами на этой вечеринке. И хотя они встретились впервые и хотя между ними стояло различие рас и общественного положения, одно то обстоятельство, что оба они были южноафриканцами, породило какую-то редкую, удивительную близость, отделившую их от всех других. То, что они родились в одной стране, видели один и тот же восход над горами и холмами, где протекала их жизнь, видели один и тот же туман, клубящийся белым паром в долинах; то, что они дышали одним и тем же воздухом, впитывали в себя запах родной земли, ощущали на себе ее ласковость и суровость, переживали ее боли и обиды; какой-то особый взгляд, особый склад ума, особое сочувствие, особые слова, образы, шутки, жесты, особый выговор, особая манера есть, особое веселье, любовь и ненависть — все это роднило их, ка «и других соотечественников, и делало непохожими на все человеческие существа, происходящие не из Южной Африки.

В их встрече с Дубе было что-то необычное, что-то похожее на первооткрытие… События восьмилетней давности, хранившиеся в таинственных запасниках памяти, стали смутно проступать сквозь туман… Он упомянул в разговоре об этой их южноафриканской общности и о том, что он как будто совершает первооткрытие. И вдруг так же отчетливо, как и в ту давнюю ночь, через бездну времени и пространства, через множество незначительных событий, которые произошли в его жизни с тех пор, до «его донесся голос его тогдашнего собеседника: «Но нам придется подождать, пока Южная Африка не осознает все непреходящее величие нашей южноафриканской общности: такова трагичная ирония судьбы, не правда ли?»