Ричард Рив - Чрезвычайное положение

Эйб стремительно вел машину сквозь городские предместья. Эндрю сидел возле него возбужденный, но безмолвный. Всюду вдоль шоссе сновали белые и цветные: всеобщая забастовка заставила их приняться за черную работу — они торговали газетами, развозили молоко, подметали конторы, заправляли машины бензином, передавали поручения, убирали улицы. Их поразило зловещее затишье в южных предместьях. Рондебос и Розбэнк были погружены в траур. Все вокруг казалось вымершим, пока они не подъехали к Мобрею, где над головой у них прогудел вертолет, летевший к Каслу.

Потом они стали обгонять многолюдные толпы, двигавшиеся в одном направлении. По всем улицам и дорогам — Дарлинг-стрит, Сэр Лоури-роуд, Лонгмар-кет-стрит и Плейн-стрит — ехали набитые африканцами автобусы и автомобили. В том же направлении мчались поезда, грузовики и повозки. Тысячи и тысячи людей. И все они двигались на Каледон-сквер, чтобы потребовать освобождения своих лидеров. Многие жители Ланги и Ньянги шли в Кейптаун, чтобы потребовать освобождения лидеров. По Де-Вааль-драйв шагала пятнадцатитысячная толпа, чтобы потребовать освобождения лидеров.

Эйб долго отыскивал место для стоянки на Парейд. Перед вокзалами вытянулась длинная цепь полицейских с автоматами. Бесстрастные, словно застывшие лица, глядящие прямо перед собой. Винтики государственной машины, зубцы шестеренки. Кажется, они не замечают этого бурного людского потока, стремящегося мимо… Освободите наших лидеров! Мы хотим быть свободными при жизни! Izwe Lethu! Боже благослови Африку! Толпы высылают из поездов и минуют длинный ряд автоматов на своем пути к Каледон-сквер… Вспомните Шарпевиль! Вспомните Лангу!.. Они устраивают облавы утром, устраивают облавы вечером, когда же нам отдыхать? Когда же нам отдыхать? Все направляются в полицейский участок… Верните нам наших лидеров! Mayibuye, Afrika!

В самом конце Бьютениант-стриг Эйбу и Эндрю пришлось проходить сквозь кордон из «сарацинов» и танков. Эндрю сильно хромал. Затем они попали в кипящее море пахнущих потом людей. Вокруг них раздавались возгласы на разных языках. Английский, и африкаанс, и коса. Отправимся в тюрьму. Откажемся от освобождения под залог и от защиты, откажемся от уплаты штрафов. Лучше умереть, чем носить при себе пропуск… Они устраивают облавы утром, устраивают облавы вечером. И нет ни минуты покоя…

Кто-то говорит в микрофон. Все вытягивают шеи, чтобы видеть этого человека, но напрасно… И чего это не расходятся зеваки, не принимающие участия в демонстрации!.. Атмосфера насыщена страхом. Страх царит повсюду в стране. Страх на белых лицах, выглядывающих из окон. И в черных лицах на улице затаился страх, смешанный с гневом. Пробил час возмездия? — спрашивают некоторые. Наступил час возмездия, — отвечают другие. Но правда ли наступил этот час? Этого ли ждали так долго? Более чем триста лет. Над толпой взлетают черные кулаки с поднятыми большими пальцами. Mayibuye, Afrika! Ладони, вывернутые наружу. Izwe Lethu. Наша родина. Женщины рыдают. Перед зданием парламента они обхватывают лица руками и оплакивают павших в Шарпевиле и Ланге. Матери оплакивают сыновей, жены оплакивают мужей.

Юношу в выцветших голубеньких шортах поднимают на плечи. «Кгосана!» — слышится отовсюду. Да, это Кгосана. И он начинает свою речь. Храните молчание, как похоронная процессия… Завязывается спор с полицейскими об арестованных… Почтим же безмолвием тюремных узников. И тех, кто покоится на кладбище.

Потом они расходятся по локациям. Колонна за колонной ползет по Де-Вааль-драйв. Многомильная черная река. Почти все молчат, никто не говорит ни слова. Они безмолвны, как траурная процессия.

Эндрю и Эйб наконец добрались до своего автомобиля на Грэнд-Парейд и уселись в него с чувством облегчения. Эйб неподвижно глядел в окошко.

— Вот оно, то самое!

Эндрю сидел выпрямившись, все еще в нервном возбуждении.

— Надеюсь, ты удовлетворен? — продолжал Эйб.

— Более чем удовлетворен. Я ощутил себя частицей единого целого. Слился с толпой, собравшейся возле полицейского участка. Первый раз в жизни я почувствовал, что я — Африка. Они могут засадить нас в тюремную камеру, но им не сломить нашего духа.

— И дух наш шествует вперед[Перефразированная строка из стихотворения английского поэта Томаса Бишопа «Джон Браун»: «Тело Джона Брауна тлеет в могиле, а дух его шествует вперед».].

— Попробуй же понять. Сейчас не время для зубоскальства.

— Не будь сентиментален.