Хорас Маккой - Загнанных лошадей пристреливают, не правда ли?

— Та девица, Мэнски, тоже смылась, — кивнула Глория. — Пришли тут двое из социального обеспечения и увели ее. Ручаюсь, мамаша как следует раскрасит ей пышную задницу.

— Нехорошо так говорить, — сказал я, — но уход Фредди стал самым прекрасным моментом моей жизни.

— Что он тебе такого сделал?

— Да нет, я не в том смысле. Если бы он не ушел, я никогда не увидел бы заход солнца.

— Господи, — вздохнула Глория, с кислым видом взирая на бутерброд, — неужели на свете нет ничего, кроме ветчины?

— Тебе можем предложить бутерброд со змеиным ядом, — буркнул Мак Астон, стоявший в очереди за мной. Это он так шутил.

— Есть один с ростбифом, — сказала буфетчица. — Предпочитаете ростбиф?

Глория взяла бутерброд с ростбифом, но и с ветчиной оставила тоже.

— Мне до краев, — попросила она Ролло, который наливал кофе, — и побольше сливок.

— Она жрет, как в прорву кладет, — сказал Мак Астон.

— Мне черный, — обратился я к Ролло.

Глория отнесла еду к помосту распорядителя, где музыканты в это время настраивали инструменты. Увидев ее, Рокки Граво спрыгнул на площадку и заговорил с ней. Мне там места не было, и я не стал к ним подходить.

— Привет, — сказала мне какая-то девушка, на свитере которой я заметил цифру семь. У нее были черные волосы, черные глаза, и вообще она была хорошенькая. Имени девушки я не знал.

— Привет, — ответил я и огляделся, чтобы увидеть партнера своей собеседницы.

Тот в это время разговаривал с двумя женщинами, сидевшими в ложе в первом ряду.

— Ну, как у вас дела? — спросила «семерка». По ее речи можно было догадаться, что она девушка интеллигентная.

«Что она тут, черт возьми, забыла?» — снова и снова задавал я себе вопрос.

— Пока все идет хорошо. Только мне бы хотелось, чтобы марафон уже кончился. И чтобы я выиграл.

— И что бы вы сделали с деньгами, если бы выиграли? — спросила она и рассмеялась.

— Снял бы фильм, — сказал я.

— За тысячу долларов большого фильма не снимешь, вам не кажется? — произнесла она и откусила бутерброд.

— А я о большом фильме и не думаю, — объяснил я. — Это будет совсем короткий фильм, из двух-трех частей.

— Вы меня заинтересовали, — призналась она. — Я за вами наблюдаю уже четырнадцать дней.

— Серьезно? — удивился я.

— Да, каждый день я вижу, как вы стоите вон там, на солнце, а на вашем лице одно за другим меняются тысячи разных выражений. Мне казалось, что вы слишком растерянны.

— Ну, тут вы ошибаетесь, — возразил я. — С чего мне быть растерянным?

— Я слышала, вы рассказывали своей партнерше, как сегодня смотрели на заход солнца, — ответила она и рассмеялась снова.

— Это еще ничего не доказывает… — начал я.

— Послушайте… — произнесла она и быстро оглянулась. Нахмурившись, взглянула на часы. — У нас еще четыре минуты. Хотите сделать для меня кое-что?

— Ну… почему бы нет? — ответил я.

Она поманила меня, и я следом за ней зашел за помост, около метра высотой, обтянутый тяжелой, плотной тканью, которая ниспадала до самого паркета. Мы стояли одни в небольшой нише за помостом. Если бы не шум в зале, подтверждающий обратное, мы вполне могли бы сойти за единственных людей на земле. Оба мы были возбуждены.

— Пошли, — сказала она. Опустилась на паркет, приподняла драпировку и залезла под помост.

Сердце у меня забилось сильнее, и я почувствовал, как кровь приливает к лицу. И снова я ощутил, как подо мной вздымается и бьется о сваи океан.

— Идем же, — произнесла она, схватив меня за локоть.

Наконец-то я понял, в чем дело. В жизни не случается ничего нового. С человеком может произойти нечто, о чем он думает, будто раньше с ним подобного не бывало, нечто, казалось бы, совершенно новое, но это ошибка. Достаточно увидеть, услышать или почувствовать это новое, и сразу же становится ясно, что все это однажды уже случалось с ним. Когда «семерка» схватила меня за локоть, пытаясь затащить под помост, я вспомнил, как однажды другая девушка хотела того же. Было мне тогда лет тринадцать или четырнадцать, девушке примерно столько же. Звали ее Мэйбл, и жила она в соседнем доме. После школы мы вместе играли под большой верандой у них во дворе, представляя себе, что подполье веранды — убежище, а мы — грабитель и заложница. Позднее мы играли в папу и маму и представляли себе, что это наш дом. Но в тот день, о котором идет речь, я стоял у веранды и вообще не думал ни о Мэйбл, ни о чем таком и вдруг почувствовал, как кто-то тянет меня за локоть. Я глянул вниз и увидел Мэйбл.