Лоуренс Норфолк: Словарь Ламприера

Его память восстанавливает цепь событий, и временами его охватывает бешенство, потому что тот, кому он мог бы предъявить свой счет, теперь мертв. Даже в этом его обманули. Хотя бы здесь с ним могли бы поступить справедливо. За твое невежество, Франсуа, за твое неведение, за то, что ты не предвидел всех последствий, за то, что она теперь уже не придет, и за моего отца я призываю к ответу тебя и твое время — исток всего, что я потерял!

Юноша бросает взгляд на темную зыбь воды, на лодки, упорно сражающиеся с отливом, который увлекает сонную речную воду вниз. Вода слепо мечется и бурлит, вращаясь и закручиваясь, незримое море тащит ее в свои сети. Отлив набирает силу, всасывает реку, как делал это испокон веков. Как и в тот день того давнего года, думает юноша, мысленно возвращаясь сквозь все предыдущие годы к тому дню, когда все началось. Он находит этот день и держит.

Солнечный день, ясный и прохладный, на заре только что народившегося столетия; воздух напоен обещаниями, и корабли, четыре корабля, мерно переваливаются с боку на бок на якорях, мачты раскачиваются в такт речным волнам, а неподалеку от них, на переполненной людьми пристани, на помост поднимается глашатай, разворачивает пергаментный свиток и, стараясь перекричать гул толпы, начинает читать:

«ГРАМОТА, ДАРОВАННАЯ КОРОЛЕВОЙ ЕЛИЗАВЕТОЙ ОСТ-ИНДСКОЙ КОМПАНИИ двадцатого дня апреля месяца сорок второго года Ее правления, annodomini , 1600. ЕЛИЗАВЕТА, милостью Божией Королева Англии, Франции и Ирландии, защитница веры и пр. и пр. Всех Наших сановников, чиновников и подданных, а также всех прочих людей как внутри Нашего английского королевства, так и за его пределами, которые находятся под Нашей властью и юрисдикцией или иным образом обязаны увидеть, услышать или прочитать эту Нашу жалованную грамоту, приветствуем».

И я приветствую тебя, отзывается через много десятилетий одинокий человек на причале. Finisexordiuminvocat .

Голос глашатая тонет в гуле толпы. Он продолжает кричать что-то с помоста, размахивая руками. Никто не смотрит на него. Все взоры прикованы к кораблям. «Гектор» и «Вознесение», «Сьюзен» и «Дракон», нок-рея к нок-рее, украшенные вымпелами, поднимающиеся из воды крутые бока. Свежепросмоленные шкафут и вельсы отделаны золоченой резьбой, зрители, которые находятся поблизости, чувствуют запах стокгольмского дегтя и пробивающийся сквозь него запах уксуса, которым моют палубы. Под палубами запахи смешиваются со зловонием балластной воды. Все готово к отплытию. Матросы снуют по вантам вверх-вниз, красуясь перед публикой, а младшие офицеры приосаниваются. Везде полный порядок. Толпа стоит уже целый час, и, хотя шум не умолкает, ее энтузиазм заметно поостыл. Люди на пристани ожидают сигнала, чтобы разразиться последним и самым мощным всплеском восторга, и стоящий на кормовой палубе «Дракона» капитан Джеймс Ланкастер вот-вот подаст его.

Он перегибается через борт, чтобы самолично отдать приказания людям, привязывающим канаты с весельных шлюпок к бушприту его судна, и криком подбадривает гребцов, которые изо всех сил налегают на весла, будто рабы-галерники. Мало-помалу, очень медленно нос корабля начинает поворачиваться. Капитан Ланкастер поднимает руку и подает команду матросам, ожидающим у лебедки на корме. Он чувствует легкую дрожь, пробегающую по корпусу судна, когда его подхватывает течение. Он опускает руку, матросы вытягивают якорь, а толпа на берегу разражается бурей восторга. Плавание началось. «Гектор», а за ним и другие два корабля следуют за «Драконом», который медленно выходит на середину течения. Ветер трогает их паруса, но пока что корабли набирают скорость за счет отлива.

Моряки застывают с поднятыми руками. С берега они уже кажутся марионетками, крошечными фигурками и продолжают уменьшаться по мере того, как удаляются корабли. Толпа, запрудившая берег, машет руками и платками им вдогонку. Крики уже не долетают до кораблей. Матросы едва различают голоса, пристань почти скрылась из виду. Они начинают снимать гирлянды флагов, увешивающие вельсы, и вот, сбросив с себя мишуру украшений, стройные тела кораблей, вытесанные из прочного дуба, выстраиваются в линию, нацеленную на Восток.

Зеваки, собравшиеся на берегу, начинают понемногу расходиться. Разочарование тем, что представление окончено, охватывает толпу, и она распадается на небольшие группки по два-три человека, которые бестолково топчутся и мало-помалу разбредаются в разные стороны. Остаются лишь те, у кого есть достаточно веские причины дожидаться, пока корабли окончательно не скроются за поворотом реки. На дальнем конце пристани стоит группа олдерменов, которые поздравляют друг друга с тем, как гладко все прошло. Почетные гости, приглашенные на церемонию отплытия, критикуют их вполголоса. Не безумие ли это? Оправдан ли такой риск? Лица безумцев, вложивших деньги в это рискованное предприятие, напряжены. Они и впрямь кинулись в авантюру, и денежки у них на глазах уплывают по реке, но они убеждают друг друга не волноваться. Небольшая тесная группа, человек восемь-девять, стоит в стороне, отдельно, и никто не слышит, о чем они говорят. Голос глашатая снова взлетает над толпой, единый гул которой разбился на гудение множества отдельных разговоров.