Мне совершенно необходимо обзавестись печальной песней, обязательно — популярной, любимой всеми, такой, которая способна растопить камень, просто тронуть любого — явно мало. Подумываю сначала взять ту же песню Гольдмана, но почти сразу отметаю эту идею: слишком уж боюсь, что некоторые припомнят девицу Манжо. Тут же закричат о плагиате, может быть, даже начнут свистеть и во весь голос выкрикивать упреки. Я такого не переживу.
Прикидываю в уме список популярных песен, которые в прошлом могли бы вызвать у меня слезы. Совершенно очевидно, что это первое условие, которому песня должна соответствовать, потому что я не понимаю, как можно заставить заплакать другого с помощью песни, от которой не плачу я сам.
«Mistral gagnant» Рено [14] Рено (p. 1952) — один из самых популярных французских певцов, известен не только на своей родине: тексты его песен служат учебным материалом для изучения разговорного языка в Дании, США и других странах, да и изданный в России словарь разговорной французской лексики тоже включает немало цитат из Рено. Герой песен Рено по-французски именуется «zonard» или «loubard», самое близкое, хотя и неточное понятие в русском языке: «шпана», но на самом деле это подросток, родившийся и выросший в так называемой «зоне» — одном из неблагоустроенных пригородов большого города (Парижа у самого Рено), где меж домов типовой застройки свищет ветер, и больше ничего: ни театров, ни кино, ни парков — пусть молодежь развлекается как хочет, http://www.youtube.com/watch?v=jYb_aYgmGP4.
.
«Avec le temps» Ферре [15] Лео Ферре (1916–1993) — известный французский шансонье. http://www.youtube.com/watch?v=aiXcUTTLud4&feature=related.
.
«Drouot» — чтобы пела Барбара [16] Барбара (1930–1997) — популярнейшая французская певица и актриса. http://www.youtube.com/watch?v=RfUlzHGE_4Y.
.
Любое танго Карлоса Гарделя [17] Карлос Гардель (Carlos Gardel, 1890–1935) — аргентинский певец и киноактер, самый знаменитый в латиноамериканском мире исполнитель танго. http://www.youtube.com/watch?v=IpHCyRUtCN4& feature=related.
— тут действительно все равно какое.
Теперь надо покопать тут серьезно…
Гроб медленно опускают в яму, слышатся последние всхлипы, дальше — тишина. Полное всеобщее молчание, громадное молчание, заполняющее пространство своей ужасающей массой, великая тишина, вызывающая редкостное почтение, поразительная мощь, замкнувшая нас в пространственно-временные скобки. Я тут же меняю свою оценку качества погребальной церемонии. Эта исполненная достоинства всеобщая немота — и захотел бы, так не нашел бы к чему придраться — в последний момент спасает похороны, которые иначе не было бы никакого смысла вносить в анналы истории погребений.
Все потихоньку бредут к выходу, и в этот момент меня окликает голосок — слабенький и ломкий:
— Можно с вами поговорить?
Оглядываюсь: голос принадлежит старушке настолько сморщенной, что сморщенным кажется даже ее взгляд. На вид бабульке не меньше ста восьмидесяти лет, росточком, если брать в сантиметрах, она вполовину меньше этой величины. Голосок не просто слабенький, такое ощущение, будто ей невероятно трудно исторгнуть его из чахлой груди, что она вообще давно утеряла привычку говорить, все меньше с годами используя эту возможность, и та постепенно угасала по мере неиспользования — в полном соответствии с открытым Дарвином феноменом.
Эта ходячая древность просто-таки излучает доброту. Останавливаюсь и посылаю ей самую милую из своих вымученных улыбок — самую безупречную, ту, что в обычной жизни приберегается для детей, страдающих генетическими заболеваниями.
— Да? Слушаю вас!
— Мы всё знаем насчет Бувье. Прошу следовать за мной.
— Простите, не понял!
— Кончайте валять дурака, вас уже давно застукали, не отнекивайтесь — все ваши встречи с Бувье зарегистрированы. Если до сих пор мы не вмешивались, то исключительно потому, что чувствовали ваше все-таки немного скептическое к нему отношение. Теперь, когда этот диссидент Бувье окончательно убедил вас, мы не можем допустить, чтобы вы гуляли на свободе.
— Да о чем вы говорите? Кто такой Бувье?
— Если я скажу вам «Фигурек» — этого будет достаточно?
Это слово, пусть и много раз слышанное за последнее время, тем не менее оглушает меня как пощечина. Ну вот и все. Я чувствую себя совершенно беспомощным — яснее ясного, что сопротивление бесполезно.
Настал час разрыва аневризмы.
Я не печалюсь о том, что пришел конец всему, я печалюсь только о том, что не успел все организовать как следует.
Читать дальше