Э. Бушан - Вторая жена

— Конечно. Они не забрали его. Скорая помощт приехала слишком поздно. Они не тронули его. Там нет ничего такого, что могло бы напугать, Минти. — Голос Роуз молоточками стучал в моих барабанных перепонках. — Врач скоро будет здесь. Свидетельство о смерти. Боюсь, это необходимо.

— Да. — Мне удалось сделать глоток воды. Я не почувствовала ее вкуса. Значит, вот так перестают быть женами и становятся вдовами? Как мне рассказать детям? Лукасу было плохо сегодня утром. А если он заболел? — Роуз, мне надо позвонить домой.

— Я все сделаю, — сказала Роуз. — Я объясню, что ты задержишься, но не буду вдаваться в подробности. — Она склонилась ко мне. — Так лучше? Да?

После того, как я допила воду, Роуз помогла мне выпрямиться и провела к двери гостиной. Она отступила.

— Он там.

Стены в комнате были бледно-розовые, цвета магнолии, у распахнутого окна стоял стул, обитый выцветшей тканью с голыбум, словно на фарфоре рисунком. Несколько фотографий на стенах и на маленьком столике около дивана. Воздух, струящийся из окна, был сырым и прохладным — от такого воздуха начинают виться волосы. Но он нес в себе обещание весны, потому что был насыщен ароматом расцветающего под окном куста.

Синий стул был занят. Я сосредоточила взгляд на его обивке. Она была из дикого шелка, выглядела старой и радовала глаз богатством фактуры и цвета. Я не чувствовала, как мои ноги касаются пола, только стук каблуков глухими толчками отдавался в ушах. Я впитывала все мелочи интерьера, словно собирая досье для суда. Пусть судья сам решит, понадобятся ли они.

Я повернулась к синему стулу.

Мы планируем резюме по Африке, я словно слышала голос Натана. Разве не надо оставить Лукаса сегодня дома?

Он сидел, удобно устроившись на стуле, его тело сохраняло естественное положение, лицо было обращено к двери, словно он еще слушал кого-то. Серая прядь волос упала на лоб. Рот был приоткрыт. Может быть, он разговривал с Роуз, когда его сердце остановилось? Он сибирался встать и сказать: «Хватит»? Его левая рука лежала на коленях ладонью вверх, пальцы были сжаты.

Это все еще был Натан — его подбородок, широкий лоб, твердые черты лица. И он стал таким далеким. В один миг между ударом сердца и его остановкой он сорвался с якоря и поплыл куда-то от нас. Он пролетел мимо своих детей, мимо нашей с ним жизни к далеким горизонтам, о которых я ничего не занала.

— Натан… — Я протянула руку и поправила прядь его волос. Ему это нравилось, я знала. Его кожа еще хранила тепло, и во мне вспыхнула надежда, что я сейчас смогу выбежать из комнаты, крича: «Он не умер, он только спит».

Я коснулась одного из пальцев, ожидая, что они обхватят мою руку. Что-то было, что-то оставалось в его слепом с закрытыми глазами лице. В нем не было боли, только удивление… понимание?

Из соседней комнаты я слышала журчание голоса Роуз. А если бы она мягким жестом провела линию от его верхней губы к подбородку, как я сейчас? Если бы наклонилась, чтобы быть совсем, совсем уверенной, что ни один легчайший вздох не слетает с его губ? Если бы она опустилась на колени и прошептала: «Я не верю, что ты мертв, Натан»?

Я не пролила ни слезинки. Может быть потом слезы принесут мне облегчение. Я опять стала искать ответ в лице Натана.

— Почему ты не позвонил мне, Натан? — Я стояла на коленях рядом с ним, точно кающаяся грешница. Я знала, но боялась признаться себе, что Натан пытался справиться со своей болезнью в одиночку. — Ты должен был позвонить мне. Я бы приехала к тебе.

Как мне рассказать его… нашим… детям? Какие слова окажутся правильными. Мои колени болели, но я была рада этой боли. В конце концов боль стала слишком острой. Я поднялась на ноги и отправилась на поиски Роуз. Она была на кухне, сидела за столом, опустив голову на руки. При моем появлении она спросила:

— Ты в порядке?

— О чем ты думешь?

— Я ни о чем не думаю, Минти.

Я заставила себя сесть напротив нее.

— Я думала, как это несправедливо, что это случилось с Натаном. Он этого не заслужил.

Роуз встала и прошла к шкафу, достала бутылку и налила мне полный стакан.

— Бренди. Лучше иметь на всякий случай.

Стекло было тяжелое с глубокими насечками узора. Оно было дорогим и весомым. Я узнала его. У нас было два таких же стакана на Лейки-стрит. «Мы разделили все вещи», — сообщил Натан, когда они с Роуз развелись. — «Точно пополам. Я должен Роуз ровно половину всего». Он был так горд своей справедливостью и щедростью, что я сжала губы и не стала говорить, что два стакана из четырех попросту бесполезны, так же, как и половина набора посеребренных столовых приборов.