Леонид Могилев - Созвездие мертвеца

Желнин чувствовал себя уже который день омерзительно. Грипп уже прошелся по нему, взбодрил организм. Затянувшиеся праздники здоровья не прибавили. Хворь бестемпературная и глумливая, каждый год подстерегавшая жителей уездного города, сменилась каким-то навязчиво болезненным состоянием. То ли пищевое отравление, то ли долгожданный цирроз. Но временами отпускало, и можно было строить краткие планы на ближайшее будущее.

Пакет молока, выпитый утром, составлял весь завтрак журналиста. Но лучше бы и такого завтрака не было. Он едва успел добраться до туалета, как его вырвало. На свое несчастье, он был человеком некурящим и, чтобы прийти в себя, оделся и вышел на улицу.

Вернувшись в редакцию, Желнин достал из стола пакетик чая и из вечно кипящего чайника нацедил полстакана желтой воды. Потом опустил туда «липтона», поболтал пластмассовой линейкой, выдавил до последнего коричневую жижицу, пакетик выбросил в урну для бумаг и, услышав, как тот сыто шмякнулся на дно, туда же отправил смятый в комок бумажный хлам, собранный по столешницам.

Чай, горячий и крепкий, вернул его к жизни. Можно было работать. Текст — совершенно бредовый. Опять гороскопы и прорицатели. Старик Нострадамус в новой ипостаси. Слюньков аж трясется от счастья, когда какой-нибудь прохиндей тащит ему нечто подобное. Но хуже всего то, что читатели, то есть потребители, начинают чтение номера именно с гороскопа. Написано гладко и правки почти не требует. Совершенно не вникая в смысл написанного, он принялся за дело и завершил бы его благополучно и вовремя сдал материал в набор, если бы тупая, уже привычная боль не стала разрастаться, превращаться в какой-то колючий и злобный шар.

Потом на диванчике, в компьютерном углу, он медленно всасывал воздух в горящее нутро, ожидая «скорую». От аппендицита, как правило, не умирают. Но и из правил бывают исключения. Желнину повезло, и под скальпель он попал вовремя.

— Давно болит? День, месяц? Раньше случалось? — завел свои служебные разговоры хирург.

— Лет десять, — проверещал Желнин. Говорить нормально ему было затруднительно.

Пациентом этой больницы он ранее не был, карты регистрационной на него не имелось, потому — анализы, кровь в пробирке и градусник под мышку. «Быстренько, быстренько» — и пальцы умелые на пояснице что-то разыскивают, придавливают, и опять боль; сестра его расспрашивает, радостно объявляет, что молодого журналиста они давно поджидали, и потом он про них все так хорошо напишет, а врач его забалтывал, весельчак…

Медсестра молодая и тоже дурашливая, теплой водой брюхо ему протерла и безопасной бритвой прошлась. Желнину это не понравилось.

— Лицо брить не будем? — поинтересовался он.

— И лицо, и голову, — подтвердила девка, однако слова не сдержала.

Чуть меньше чем через час он оказался на столе. Ремнями прихватили руки, потом ноги. На часах круглых, больших, что на стене, перед глазами ровно три.

— Начнем, пожалуй, — объявил хирург Костя и иглу шприца вогнал в брюхо Желнина в первый раз. Местная анестезия — вещь хорошая. Понемногу часть плоти его, заключенная в бесчувственный кокон, исчезала, растворялась, таяла, и, когда холодная сталь вошла внутрь, он только услышал звук разрезаемого папье-маше.

Больно стало позже, когда обнаружилось, что отросток этот взбунтовавшийся расположен как-то неудачно, не очень хорошо. Это Желнин понял по репликам и редким междометиям. Когда сорок минут прошло и он прослезился, Костя сказал: «Ну что, брат, придется поспать немного».

Наркоза он не хотел. Он боялся его с детства. Однако это произошло. Зыбкое и недоброе во благо его и для пользы.

От перемены мест слагаемых сумма может измениться.

— Пить нельзя сутки. Иначе умрешь, — сказал сосед, что слева, лысоватый мужик, примерно в полтинник возрастом, худой, в красной майке.

— А я бы выпил.

— Нельзя, брат. Губы, хочешь, смочу?

— Не хочу.

— Успели.

— Что успели? Кто?

— Резуны.

— Кто такие?

— Волшебники в белых халатах.

— Что успели?

— Не лопнул в животе аппендикс. А мог.

— А ты откуда знаешь?

— А я все тут знаю. Уже полтора месяца. Перитонит в последней стадии. Не успели.

— И что?

— Два надреза. Промывали живот. Чистили. Срастается тяжело. Не повезло.

— А мне повезло?

— А черт его знает. Это мне повезло.

— Так тебе повезло или не повезло?

— Я безработный. Зубы на полке. А тут кормят. Скромно, но аккуратно. И простыни меняют.

— Ты бомж, что ли?