Антун Шолян - Гавань

Викица скромно наслаждалась тем, что ее имя олицетворяло для инженера всю вселенную, какова бы та ни была. Она еще не удосужилась оглядеться вокруг, чтобы получше ее рассмотреть. Сейчас, после смерти отца, Викица была счастлива, что рядом с ней хоть кто-то есть.

Однажды в его затуманенном мозгу сверкнула мысль, что он уже несколько дней не видел Казаича. Вообще-то в последнее время старик постоянно путался у него под ногами, приставал с какими-то детскими вопросами и излучал во все стороны свой безграничный оптимизм, подкрепляемый изречениями классиков. С тех пор как грянуло известие, что строительство прикрывается, Казаич как в воду канул.

Может, заболел, подумал Слободан, но отправился к старику вовсе не из-за заботы о его здоровье: ему необходима была хоть кроха пускай даже чисто символической надежды. Учитель сидел на своей раскладушке со скомканным одеялом, уставившись на горящие поленья в старинном очаге. В лачуге было полно дыма. Дым разъедал глаза.

— Вы слышали? — спросил Слободан.

— Знаю. Все знаю. — Казаич поднял руку, словно предупреждая дальнейшие слова, и не отрывал взгляд от огня.

Слободан огляделся. Только тут он заметил, что ящики уже наполовину упакованы и не видно обычных, повседневных вещиц. На столе нет отцовской солонки. Возле очага стояло несколько связанных веревкой картонных коробок.

— Что это значит? — спросил Слободан полушутливым, полуехидным тоном. — Et tu, Brut [28] Ср. лат. Tu quoque, Brut! — И ты, Брут! — Слова, приписываемые Юлию Цезарю, когда он увидел в числе своих убийц своего любимца Марка Брута. .

Казаич устало отмахнулся.

— Знаешь, мой мальчик, есть одно арабское предание. Я его где-то давно прочел. Сейчас оно не выходит у меня из головы. Кажется, ничего особенного, а запомнил почти дословно. Говорят, в Йемене некогда существовало настоящее чудо гидростроительства, некая Махрибская дамба или что-то в этом роде, которая собирала стекающие с йеменских гор воды в невероятно большом резервуаре и таким образом орошала и кормила густонаселенный край. Но спустя некоторое время насыпь прорвало, хлынувшая вода опустошила все вокруг, и дамба принесла людям такое несчастье, что многие племена вынуждены были переселиться на новые места.

Он замолчал, по-прежнему глазея на огонь. Выглядел очень усталым, голос звучал слабо и невыразительно.

— Что будет с вашей историей Мурвицы? — спросил Слободан. Он подсел к старику на постель. На раскладушке лежало лишь серое одеяло, простыни не было. — Теперь можно дописать еще одну главу об обетованной земле. Окончившуюся своим естественным порядком, бери и описывай.

Казаич усмехнулся и показал рукой на огонь.

— Вот где эта последняя глава, — сказал он. — Сгорит, и я уйду. Да и невелика потеря. Нет у меня литературного таланта, точно. Раньше я утешал себя тем, что просто, мол, не встретил стоящего объекта, но Тацит, не попадись ему, к примеру, римские императоры, выдумал бы их сам. У меня лишь один талант — мой энтузиазм.

— Но куда же вы поедете, совсем один? Вы уже… не первой молодости…

— К счастью, лодчонка моя по-прежнему жива и невредима. Куда? Переберусь куда-нибудь поюжнее. Здесь для меня стало холодновато. Думаю, зиму бы здесь не выдержал. Знаешь сам, какой здесь зимой дует ветер. Может, махну в Дубровник. В Дубровнике есть еще у меня старые друзья, какой-нибудь закуток сыщется. Может, из оставшихся в живых сверстников составится партия в картишки.

Они сидели и смотрели на затухающий огонь. Тлеющая бумага едко дымила, и у инженера заслезились глаза.

— Вам всем легко, — снова вскинул голову Казаич, и красный отсвет огня медленно погасал у него на лице. — Вы молоды. А для меня еще один раз начинать уже поздно. Здесь я пережил короткую и радужную молодость. И теперь никак не смогу остаться среди этого хаоса, чтоб вечно созерцать ее крушение; мне слишком ее жалко. Да и история, которую я писал. Дело не только в таланте: дело в том, что все это просто выдумки. Если соскрести с нее мои маразматические фантазии, останется лишь с десяток скупых сведений об одном ничтожном полугородке-полуселе на берегу моря для какого-либо краткого энциклопедического справочника. Жаль. Жаль всего. А так здорово началось. Но, может, история и впрямь не что иное, как регистрация бесконечных утрат.

Слободан потрепал по плечу старика, продолжавшего что-то бормотать на огонь, и вышел.

Казаич сейчас, возможно, уже в открытом море, вспомнилось ему немного позже среди попойки. А над головой у него зонтик вместо паруса. Может быть, организует где-нибудь новое племя аргонавтов. Искать обетованную землю, которая бы его не обманула.