Антун Шолян - Гавань

— Я надеюсь, — пробормотала Магда.

После обеда, расположившись на отдых в полутемном номере с опущенными жалюзи, она разрешила ему к себе приблизиться. В знак примирения или хотя бы трехдневного перемирия (чтобы легче его выдержать) он пустился на предварительные квазинежности в надежде, что Магда его оттолкнет и отложит секс до лучших дней. Но, очевидно, и она решила наводить мосты; пришла к выводу, что щепетильная гордыня сейчас не самая важная вещь на свете. Она снизошла до него, конечно как бы оказывая ему милость, но все же. За свою гротескную попытку он не получил в награду даже спокойного сна. Какое-то напряжение висело в воздухе. Словно искупив этим актом часть своей вины, Слободан ощутил потребность пофилософствовать. Казалось, теперь он может свободно поболтать, не думая об обязательствах и своих миссионерских уловках.

— Я сам не могу объяснить свое поведение, — сказал он, сидя в постели. — Я пробовал. Снова попробую.

— Только не наживи грыжу от натуги, — сказала Магда.

— У человека не одна жизнь, — сказал Слободан, словно не замечая ее иронии. — И в этом все дело.

— Теория номер три, — сказала Магда.

— Ты не умеешь мечтать. Ты — реалист. Тебе трудно это себе представить.

— Мне хватает забот в одной, реальной жизни с тобой, — проворчала она.

— Может быть, и правда человеку необходим этот обременительный излишек мечты, — сказал Слободан. — Но судьба нам дарует несколько жизней: одному — три, другому — пять, кошке — девять. А мы с самого своего рождения делаем вид, будто перед нами всего одна. В этом что-то неестественное, нездоровое: как легко и неразумно мы пренебрегаем тем, что нам дано.

— Неразумно — это точно, — сказала Магда.

— Во всяком случае, весьма ограниченны возможности воспользоваться этими дарованными нам жизнями. Общество функционирует таким образом, что предоставляет каждому место лишь для одной жизни, одной профессии, одной жены, одной родины. И многие быстро забывают… что им дано. А некоторые всегда сознают наличие внутри себя и других жизней. И испытывают неудовлетворение от той, которой они живут, как бы хороша она ни была.

— У тебя всего было вдоволь, — холодно сказала Магда.

— И поэтому время от времени люди рассуждают так: может, я мог стать столяром, а не архитектором или рыбаком, а не преподавателем истории. Может, я мог бы прожить свою жизнь лучше в каком-нибудь другом городе, среди иных людей, с другой женой. По сути, человеку хочется и этой жизни, и той, а может, и еще какой-нибудь третьей. И вот в один прекрасный день до него доходит, что сложившиеся обстоятельства не дают ему воспользоваться всеми девятью жизнями, а обязывают жить лишь одной, одной-единственной жизнью, и когда он это окончательно поймет, будет уже поздно, выбора у него уже нет, изменить что-либо невозможно.

— Для некоторых это благо, — сказала Магда.

— Когда человек начинает размышлять — «может быть, я бы мог…» он уже автоматически становится стариком. И нет у него больше способа изменить свою жизнь, окружение, страну, язык, боже мой, множество вещей! Ибо все эти вещи не суть мы сами, они все могут измениться в одну минуту, правда, корни этих перемен всегда скрыты в прошлом. Мы сами не знаем, как глубоко в прошлом. Может, начиная с нашего рождения. Но так или иначе, мы все осуждены на одну жизнь.

— И эту одну надо сделать по возможности лучше, — сказала Магда. — Зачем человеку другая, если его нынешняя хороша?

— Ни одна жизнь не хороша в полной мере, — сказал Слободан. — И не может быть. В этом все дело. Что-то навсегда остается в области потенциального, какие-то стороны нашего существа остаются нереализованными. А это рождает ощущение пустоты, ошибок, утраты. Другое дело — любознательность. Надежда. Поиск.

— Разве любознательность стоит того, чтоб ради нее человек приносил несчастье другим, губил собственную карьеру?

— Может быть, такова ее цена, откуда я знаю! Во всяком случае, мало кто способен заплатить такую цену.

— А ты… ты способен? — иронично спросила Магда.

Инженер пожал плечами, он уже с головой вошел в свою роль, уверовал в нее, ирония его уже не задевает.

— Когда человек слишком стар для того, чтобы поменять профессию, народ, родину, место жительства, сферу и бог знает что еще, короче, все, что его не полностью удовлетворяет, он открывает способ, единственный способ испытать свои другие жизни, другую судьбу, ну хотя бы их испробовать, если уж нельзя полностью реализовать, — это сойтись с другой женщиной.