Жорж Перек - Жизнь способ употребления

Работа пейсмейкера — дело неблагодарное. Пригнувшись к своему большому мотоциклу — ноги выпрямлены вертикально, руки прижаты к телу, чтобы получилось наилучшее ограждение от ветра, — он ведет за собой стайера и направляет его таким образом, чтобы тот прилагал как можно меньше усилий, но оказывался в самых благоприятных условиях для борьбы с тем или иным соперником. В этом ужасно утомительном положении — которое приходится сохранять целый час или даже полтора часа, когда вся тяжесть тела смещена на левую ступню и нельзя пошевелить ни рукой, ни ногой — пейсмейкер почти не видит своего стайера и из-за рева моторов его практически не слышит: он может лишь, быстро кивая или покачивая головой, подавать заранее обусловленные знаки, показывая, что он собирается прибавить или сбавить скорость, подняться к верхнему радиусу трека, спикировать вниз или обойти соперника. Все остальное: состояние гонщика, его боевую готовность, его настрой — ему приходится угадывать. А значит, гонщик и его ведущий должны слиться воедино, думать и действовать сообща, оценивать происходящее одновременно и однозначно, а также делать из этого в одно и то же мгновение одинаковые выводы: застигнутый врасплох неминуемо проиграет; ведущий, позволив мотоциклу соперника уйти от ветра, не сможет уберечь своего гонщика от встречного потока, а следовательно замедления темпа; гонщик, отпустив своего ведущего, прибавляющего скорость на вираже с целью обогнать соперника, выдохнется, когда постарается вновь прижаться к внутреннему кольцу; в обоих случаях за считанные секунды гонщик упустит всякий шанс на победу.

С самого начала их союза всем стало ясно, что Масси и Марге образуют идеальный тандем, одну из тех команд, которые до сих пор приводят в качестве примера совершенного единения, подобно знаменитым парам великой эпохи гонок за лидером, с двадцатых по тридцатые годы, которые составляли Ленар и Паскье-старший, Де Вид и Биссро или швейцарцы Стампфли и Д’Антребуа.

На протяжении нескольких лет Масси приводил Марге к победе на всех крупных велодромах Европы. И все эти годы, когда он слышал, как зрители на трибунах и галерке неистово аплодировали Лино и, стоя, скандировали его имя, едва тот появлялся на полотне трека в своей белой майке с фиолетовыми полосами, когда он видел, как тот победно поднимался на подиум за медалями и букетами, он испытывал лишь радость и гордость.

Но вскоре все эти приветствия, адресованные не ему, все эти почести, ему причитавшиеся, но по иронии несправедливой судьбы ему не доставшиеся, стали вызывать у него другие, с каждым разом усиливающиеся, ощущения. Он начал ненавидеть вопящие толпы, не знавшие его и глупо поклонявшиеся этому герою дня, который своими победами был обязан исключительно его опыту, его воле, его технике, его самоотдаче. И словно испытывая необходимость — дабы утвердиться в своей ненависти и своем презрении — продлить триумф своего подопечного, он требовал от него все больших усилий, подвергал его все большему риску, отрывался вперед с самого старта и удерживал от начала и до конца гонок адскую скорость. Марге не отставал, заряженный неистощимой энергией Масси, для которого никакая победа, никакое достижение, никакой рекорд не казались достаточными. До того самого дня, когда, настроив юного чемпиона на преодоление мирового рекорда в часовой гонке, неизвестным обладателем которого был он сам, Масси навязал ему на ужасном треке Вигорелли в Милане такую высокую скорость и такой жесткий темп, что случилось то, что должно было неминуемо случиться: на скорости более ста километров в час Марге занесло на вираже, закрутило; он потерял равновесие и упал, после чего его протащило не менее пятидесяти метров по треку.

Марге не умер, но шесть месяцев спустя вышел из больницы обезображенным. Деревянным покрытием трека ему содрало всю правую сторону лица: он потерял одно ухо и один глаз, у него не было носа, зубов, нижней челюсти. Нижняя часть лица представляла собой отвратительное розоватое месиво, то содрогающееся из-за неудержимого тика, то, наоборот, застывающее в неописуемо чудовищной гримасе.

В результате аварии Масси наконец-то окончательно распрощался с велоспортом и вернулся к шорничеству, которым занимался до того, как стал профессиональным спортсменом. Он купил лавку в доме на улице Симон-Крюбелье (ее прежний владелец, торговец рыболовными удочками, разбогатевший благодаря Народному Фронту, переехал на улицу Жуффруа в помещение просторнее раза в четыре) и обосновался в квартире на первом этаже вместе со своей младшей сестрой Жозеттой. Каждый день в шесть часов он ездил к Лино Марге в больницу Ларибуазьер, а после выписки забрал его жить к себе. Его чувство вины было неизгладимо, и когда через несколько месяцев бывший чемпион попросил у него руки Жозетты, он сделал все возможное, чтобы уговорить сестру выйти замуж за это безобразное чудище.