Жорж Перек - Жизнь способ употребления

Во время Освобождения Парижа Оливье хотел сражаться на баррикадах, но такой возможности ему не представилось. В первые часы столичного восстания пулемет, который он прятал под кроватью, установили на крыше какого-то дома у площади Клиши и доверили бригаде опытных стрелков. А Оливье приказали оставаться в подвале, чтобы получать инструкции, приходившие из Лондона и других мест. Он просидел там более тридцати шести часов подряд, без сна и еды, утоляя жажду лишь гнусным эрзацем абрикосового сока, и все это время исписывал блокнот за блокнотом загадочными сообщениями типа «дом священника не потерял своего очарования, а сад — своей роскоши», «архидиакон мастерски овладел искусством игры в японский бильярд» или «все хорошо, прекрасная маркиза», за которыми каждые пять минут прибывали гонцы в касках. Когда вечером следующего дня он наконец-то выбрался наружу, большой колокол собора Парижской Богоматери и все остальные колокола уже громко трезвонили, отмечая вступление союзных войск.

В начале пятидесятых годов в квартире, купленной позднее мадам Моро, жила загадочная американка, которую за красоту, белизну волос и окружавшую ее таинственность прозвали «Лорелеей». Она представлялась как Джой Слоубёрн и жила одна в этих огромных хоромах под безмолвной охраной шофера-телохранителя, отзывавшегося на имя Карлос, маленького коренастого филиппинца, неизменно одетого в безупречно белые костюмы. Иногда его встречали в магазинах деликатесов, где он покупал засахаренные фрукты, шоколад и прочие сласти. Ее же на улице не видели никогда. Их ставни были всегда закрыты, она не получала корреспонденции, а дверь открывалась лишь для доставщиков уже готовых обедов и ужинов или цветочников, которые каждое утро приносили охапки лилий, аронников и тубероз.

Джой Слоубёрн выходила лишь с наступлением ночи и уезжала в длинном черном «Понтиаке», которым управлял Карлос. Жильцы дома видели, как она проходила, ослепительная, в почти оголяющем спину вечернем платье из белого фая с длинным шлейфом, с норковой пелериной, перекинутой через руку, большим веером из черных перьев и копной волос несравненной белизны, искусно заплетенных и увенчанных алмазной диадемой; ее удлиненное в совершенный овал лицо с узкими, почти жестокими глазами и почти бескровными губами (хотя в то время красная помада была очень модной) завораживало соседей, которые вряд ли смогли бы сказать, привлекало их это очарование или отпугивало.

О ней распускали самые фантастические слухи. Говорили, что по ночам она устраивает пышные, но бесшумные приемы, что какие-то мужчины прокрадываются к ней незадолго до полуночи, с трудом таща на себе огромные мешки, рассказывали, что в квартире живет третий, невидимый человек, который не имеет права ни выходить за дверь, ни показываться на люди, а из каминных вентиляционных каналов иногда доносятся ужасные «привиденческие» звуки, от которых перепуганные дети вскакивают ночью с постели.

Как-то апрельским утром тысяча девятьсот пятьдесят четвертого года стало известно, что накануне Лорелея и филиппинец были убиты. Убийца сам сдался в полицию: им оказался муж американки, тот самый третий жилец, о существовании которого некоторые подозревали, хотя никогда его не видели. Его звали Блант Стенли, и сделанные им признания позволили пролить свет на странное поведение Лорелеи и двух ее спутников.

Блант Стенли был высок, красив, как герой вестернов, и имел ямочки на щеках, как Кларк Гейбл. Он служил офицером американской армии и однажды вечером тысяча девятьсот сорок восьмого года в мюзик-холле городка Джефферсон, штат Миссури, встретил Лорелею; дочь датского пастора, эмигрировавшего в Соединенные Штаты, Ингеборг Скрифтер, — так ее звали на самом деле, — взяла себе псевдоним Флоренс Кук — так звали знаменитую женщину-медиума последней четверти девятнадцатого века, — объявила себя ее перевоплощением и выступала с сеансами ясновидения.

Они полюбили друг друга с первого взгляда, но их счастье оказалось недолгим: в июле пятидесятого года Бланта Стенли направили в Корею. Его страсть к Ингеборг была столь сильна, что, едва прибыв на место и осознав, что жизнь вдали от жены невозможна, он сбежал, чтобы к ней вернуться. Просчет заключался в том, что Стенли дезертировал не во время увольнительной, — хотя увольнительной ему все равно не давали, — а с боевого задания, командуя патрульным отрядом в районе тридцать восьмой параллели: он бросил одиннадцать рядовых, обрекая их на верную гибель, а сам вместе с филиппинским проводником, — которым был не кто иной, как Карлос, которого на самом деле звали Аурелио Лопес, — в результате труднейших испытаний добрался до Порт-Артура, а оттуда переправился на Формозу.