Герта Мюллер: Человек в этом мире — большой фазан

Шуршит газета. «Мой желудок пуст», — сказал сторож. Он достает из свертка хлеб и сало. В руке у него блеснул нож. Сторож жует. Лезвием ножа он скребет запястье.

Виндиш ставит велосипед рядом с собой. Смотрит на луну. Сторож, дожевывая, произносит: «Человек в этом мире — большой фазан». Виндиш поднимает мешок и взваливает на раму. «Человек сильный, — возражает он, — сильней любой твари».

У газеты взвивается угол. Ветер, словно рукой, подхватывает ее и тащит. Сторож кладет нож на скамейку, говорит: «Видно, я немножко вздремнул». Виндиш нагибается к велосипеду и, подняв голову, спрашивает: «Я разбудил тебя?» — «Не ты. Моя жена меня разбудила. — Сторож отряхнул хлебные крошки с пиджака. — Я знал, — продолжил он, — что поспать мне не удастся. Полнолуние. Приснилась высохшая жаба. Я устал смертельно, а спать лечь не мог. Потому что в постели лежала жаба. Я к жене обращался. А жаба глядела на меня ее глазами. У нее была коса моей жены. И женина ночная рубашка, закатавшаяся до самого живота. Я сказал ей: „Прикройся, у тебя сморщенные ляжки“. Жене сказал. А рубашку на ляжки натянула жаба. Возле кровати я присел на стул. И жаба губами моей жены улыбнулась. „Скрипучий стул“, — сказала. А стул не скрипел. Женину косу жаба перекинула через плечо. Коса была длинной, как ночная рубашка. Я ей: „У тебя волосы отросли“. Жаба подняла голову и заорала: „Надрался, сейчас со стула свалишься“».

На луне красное пятно облака. Спиной Виндиш прислонился к стене мельницы. «Глуп человек, — сказал сторож, — и всегда готов простить. — Собака сжирает шкурку от сала. — Я все ей простил. Пекаря простил. И как вела себя в городе, простил. — Он провел пальцем по лезвию ножа. — Вся деревня надо мной смеялась. — Виндиш вздохнул. — С тех пор я в глаза ей не мог смотреть, — добавил сторож. — Только одного ей не простил, что умерла так скоро, будто никого рядом не было — этого я не простил».

«Одному Богу известно, для чего они нужны, эти женщины», — говорит Виндиш. Сторож пожимает плечами: «Не для нас. Не для тебя и не для меня. Не знаю, для кого». Он поглаживает собаку. «А дочери, — допытывается Виндиш, — видит Бог, и те становятся женщинами».

На велосипеде тень, и тень на траве. «Моя дочка, — Виндиш медлит, он взвешивает в голове слова, — моя Амалия больше не девушка. — Сторож глядит на красное пятно. — У моей дочки икры, как дыни, — говорит Виндиш. — И я тоже не могу ей в глаза смотреть. У нее тень в глазах». Собака повернула голову. «Глаза лгут, — сказал сторож, — а икры нет. — Он расставил ноги. — Приглядись, как твоя дочь ходит. Если она при ходьбе ставит ноги на землю косо, значит, так оно и есть».

Сторож крутит в руках шляпу. Собака лежит, она не отрывает глаз от шляпы. Виндиш молчит. «Роса ложится, мука отсыреет, — бурчит сторож. — Бургомистр будет недоволен».

Птица пролетает над прудом. Летит медленно и прямо, будто по натянутому шнуру. Летит низко над водой, как над землей летит. Виндиш смотрит ей вслед. «Точно кошка», — говорит Виндиш. «Сова это, — заметил сторож. Он прикрыл ладонью рот. — У старой Кронер уже три ночи не гаснет свет». Виндиш подтолкнул велосипед. «Не могла она умереть, — возразил Виндиш, — сова ни на одну крышу не села».

Виндиш ступает по траве. Глядит на луну. «Говорю тебе, Виндиш, — кричит ему в спину сторож, — все женщины нас дурачат».

В доме столяра еще горит свет. Виндиш останавливается. Блестит оконное стекло. В окне отражаются улица и деревья. Отражение проникает в комнату через занавески. Через ниспадающие букеты из кружев. У стены, возле кафельной печи, крышка гроба. Крышка дожидается смерти старой Кронер. На крышке написано ее имя. Залитая светом комната выглядит пустой, хотя в ней есть мебель.

Столяр сидит на стуле спиной к столу. Перед ним в полосатой ночной рубашке стоит его жена. В руках у нее иголка. В иголку вдета серая нитка. Столяр протянул жене выпрямленный указательный палец. Кончиком иголки она выковыривает занозу. Палец кровоточит. Столяр его отдергивает, и жена роняет иголку. Смеясь, шарит глазами по полу. А столяр лезет рукой ей под рубашку. Рубашка задирается, и полоски заламываются. Кровоточащим пальцем столяр трогает жену за груди. Груди большие, они трясутся. Серая нитка повисла возле ножки стула. Иголка раскачивается острым концом вниз.

Крышка гроба рядом с кроватью. Наволочка из дамаста в мелкую и крупную горошину. Постель расстелена. На ней белая простыня и белое одеяло.

Мимо окна пролетает сова. Длина ее полета за стеклом равняется длине крыла. На лету сова подрагивает. Свет падает косо, и она двоится.