Аньес Дезарт - Съешь меня

Я вылила на пол ведро кипятка. Сполоснула кастрюли. Обмахнула тряпкой сиденья стульев. Добралась до диванчика.

Диванчик, миленький мой, диванчик из «Эммауса». Я рухнула на него, прижалась разгоревшейся щекой к прохладной искусственной коже. Слезы хлынули из глаз. Я не то хотела сказать! Мне так нужно… так нужно… Забыла слово. Не могла вспомнить. Ухватилась за первое попавшееся. Мне так нужно уважение. Нет. Не уважение. Не в том суть. Почти поймала, но не совсем.

— Прошу прощения, — пробормотала я, сдерживая рыдания.

Вот оно! Мне так нужно прощение!

Бен и Венсан терпеливо дожидались, пока я выплачусь. Не пытались меня успокоить. Мне было стыдно, что я разнюнилась при них. Они не знали моей истории, не понимали, с чего это я реву. Я боялась, как бы Бен и Венсан не почувствовали себя виноватыми, не приняли моих слез на свой счет. Когда я затихла, Венсан сказал:

— К тому же наш квартал станет оживленней. Я как владелец магазина…

Он рассуждал спокойно, деловито. Мой здравомыслящий ангел-хранитель не боялся роли приземленного прагматика.

— Как владелец магазина я крайне заинтересован в том, чтобы твой… твой…

— Ресторан, — подсказал Бен.

— Да, вот именно, чтобы твой ресторан расширился. Тогда и у меня прибавится покупателей.

Венсан с Беном углубились в обсуждение дальнейших перспектив. И вскоре позабыли не только о моих слезах, но и о самом моем существовании. По счастью, они сошлись во мнении по всем вопросам предпринимательства, спроса и предложения, а также конкуренции. И сообща воздвигли воздушный замок. Наняли официантов, официанток, бухгалтера. Услышав, что они упомянули шеф-повара, я встрепенулась.

— Ну нет, — заявила я хриплым голосом. — Вы не посмеете отодвинуть меня. Не потерплю на кухне самозванцев!

Венсан и Бен рассмеялись. Обрадовались, что ко мне вернулась здоровая злость. Они проговорили до рассвета. А я молчала и размышляла о том, что наша жизнь — пустой кубок. И мы стремимся его наполнить. Любовью, желанием, страстью. Я едва не стала приворотным зельем в кубке Венсана. Но вовремя испарилась, теперь он наполнит кубок чем-то другим. А чего бы я налила в свой кубок?

«Выпей меня» — приглашала надпись на флаконе Алисы. Девочка выпила и в один миг стала крошечной. Будто бы перевернули бинокль. «Съешь меня» — просил пирожок. Алиса откусила кусочек и стала выше дерева. Жизнь то велика для меня, то мала, я никак не выкрою себе по росту. Вот было бы славно, если бы она пришлась мне впору, нигде не жала, не морщила.

Два одержимых искусителя пытались увлечь меня мечтами о земном величии. Я не поддавалась. Хотела, чтобы все оставалось по-прежнему, но они, поодиночке и хором, убеждали меня, что это неосуществимое желание. «Таков закон рынка, — утверждали они, — вырасти или погибнуть, третьего не дано».

— Как можно постоянно хотеть большего? — спросила я. — У вас не мутится в голове при одной мысли об этом?

— Она слишком много читала, это не пошло ей на пользу, — заявил Венсан.

— Или слишком мало, и не те книги, — осадил его Бен.

В одних книгах, что я читала, жадность была наказана, а бескорыстие вознаграждено. В других — наоборот, я подразумеваю истории о тех, кто добился успеха, success stories. Иногда герои любили друг друга, но скрывали это, а иногда говорили, что любят, но не любили. Помню историю миллиардера, который поначалу не имел ничего, кроме гвоздя в кармане, да, да, именно гвоздя. Я читала сказки, где животные обладали даром речи, а люди превращались в животных: царевна-лягушка, человек-паук. Я читала романы об убийствах, насилии, войне, тоске. Позабыла названия, позабыла авторов, и теперь у меня осталась одна Алиса. Алиса все пыталась наладить хоть какое-то равновесие между временем и пространством: чтобы пройти в маленькую дверку, ей нужно стать маленькой, но, как только она уменьшилась, сейчас же вспомнила, что забыла ключ на столике, который теперь в четыре раза выше ее. И опять Алиса растет при помощи волшебного пирожка, стараясь на этот раз ничего не забыть. Вот и я, как Алиса, всегда оказываюсь не того роста.

Ночью мы не спали. Поутру я увидела в зеркале свое лицо, серое с черными кругами под глазами. Прикосновение к ножу меня обожгло. К мокрой тряпке — заставило содрогнуться. Свет в холодильнике ослепил. Я поневоле присела на табурет, чтобы разрезать мясо. Каждое движение давалось с огромным трудом. Картофелина тяжелее камня, веточка укропа со столетний дуб. Перчинки, что я дробила, зернышки кориандра, что молола, оглушали меня треском. Посетитель ставил чашку на блюдце. Ну и грохот! Я вздрагивала. Вскрикивала. Но никто меня не слышал. Крик угасал внутри, не выбирался наружу. Я встала, хотела взять чернослив, он в банке, на полке, и вдруг упала. В миг, когда голова коснулась пола, я отметила с радостью, что не напоролась на нож. Вот он, зажат в руке, в стороне от лица. Слава богу, жива!