Норберт Ниман - Школа насилия

«Когда плачет Луна, каждый цветок становится влажным от похоронных причитаний над девичьим венком, разорванным наглой волей насилия».

Наверное, Карин бубнит текст, широко раскрыв глаза, и все опять покатываются со смеху, и ты, Надя, конечно, тоже. Черт знает, почему именно эти слова вызывают у вас такое веселье.

«Вы справитесь, господин Бек, — возразил Мёкер не моргнув глазом, когда я попытался отразить его напор. — В теперешнем вашем положении вам отнюдь не повредит встряхнуться и побольше работать». После кровавого эксцесса с Кевином Майером Мёкер вообще относится ко мне своеобразно, я бы сказал, почти отечески. Если раньше он меня игнорировал, то теперь, кажется, решил непременно распространить на меня свою дидактическую концепцию. Я уверен, это он предложил взять меня в Лейпциг вместо Диршки. А здороваясь сегодня утром, одарил благосклонной ухмылкой и доверительно поведал, что с превеликим удовольствием будет преподавать историю вместе со мной. Я, конечно, не знаю, что бы это значило. На всякий случай он беспрерывно заносит что-то в свой скоросшиватель. И время от времени бросает строгие хозяйские взгляды на задние сиденья, а заодно и на меня. Так что с ним надо держать ухо востро. Со всеми прочими, кстати, тоже. Каждый учитель в автобусе держится со мной по-своему комично. Правда, молодая смена, дополняющая комплект из шести старших воспитателей, Леандер Лоренц и Карола Вендт, весьма привлекательная, весьма скучная преподавательница физкультуры и домоводства, заняты в основном друг другом. Они со всей непринужденностью уже довольно долго тискаются на глазах общественности. Что, разумеется, не мешает им при любой возможности показывать мне спину. Даже Кристель Шнайдер с недавних пор демонстрирует строгость, а с другой стороны, принципиально вздрагивает, когда обращаются непосредственно к ней, сжимает кулаки, прижимает их к бедрам. А Герта, бог мой, Герта. Во всяком случае, коллега Лоренц законченный приспособленец, в нем я не ошибся. Все два с половиной года, что он работает в школе, он пытался подмазаться ко всем подряд, разумеется, и ко мне. А теперь он больше не здоровается, разве что удостоит высокомерным взглядом. Как, например, недавно. Едва мы отъехали, он переместился ко мне, открыл «Шпигель» за прошлую неделю, ткнул в заголовок, словно это была некая улика. «Приятно, но под контролем» — такой вот заголовок. Я пробежал статью, в ней идет речь о «менталитете безбрежного потребления» молодежи. «Я бываю по-настоящему счастлив только тогда, когда покупаю себе что-нибудь», — говорится там и сообщается статистика двадцатилетних, имеющих долги порядка тридцати шести тысяч марок. Я сразу швырнул журнал на пол. Такие подсчеты приводят меня в ярость. Какое лицемерие. Истерические вопли и бесстыдная недооценка серьезности ситуации. Как будто кто-то стоит на крыше высотки и сомневается, прыгать ему вниз или сначала обернуться и расстрелять для потехи еще парочку полицейских, санитаров и киношников, а его отчитывают за грязное пятно на брюках. Единственным, что действительно произвело на меня впечатление, была незатейливая подпись под фотографией «Подростки у игровых автоматов», на которой было изображено именно это и ничего другого. Да. Ты наверняка сочтешь меня циником, Надя. Напрасно. В моих словах нет никакого ехидства, тем более вымученного юмора. Я просто пытаюсь смотреть в лицо реальности, насколько она мне раскрывается. Мной руководит только чувство обостренной бдительности, если его вообще можно назвать чувством. Во всяком случае это довольно хладнокровное состояние. Такое испытывает, наверное, солдат после недельного пребывания на передовой, когда он сидит в окопе и не знает, что предпримут свои, а что противник.

С сегодняшнего вечера Лейпциг для меня — поле сражения. И все мы сойдемся на нем, мои милые коллеги, школьники с кредитками и школьники без оных, Шана Шольц и Софи Ланге, например, которые только что обернулись ко мне и сразу же отвернулись. Они в самом деле действуют мне на нервы. Я подозреваю, что обе неразлучные куколки каждый раз при виде меня готовы броситься наутек. Поскольку их глаза начинают беспокойно метаться в разные стороны в поисках помощи, прибежища, укрытия, как будто их вот-вот схватит злой волк. Языки заплетаются, губы нервно дергаются, словно девчонки не могут решить, плакать им или смеяться. Но стоит отойти на пару шагов, они начинают хихикать у меня за спиной. Со стороны такое впечатление, что у девиц нет ни малейшего основания меня опасаться. Милые школьницы нечаянно встретили учителя в актовом зале, на улице, в метро. Того и гляди подмигнут. Все супер, господин Бек, до свидания, господин Бек, приятно было повидаться, вот как это выглядит. Зато парни, конечно, держатся безразлично, они всегда держатся безразлично, что бы ни творилось вокруг. Разве что подчеркивают свое безразличие немного сильнее, чем прежде, но тут я не уверен. Во всяком случае я чувствую, что за мной наблюдают, у некоторых непроизвольно вздрагивают плечи, стоит мне оказаться в поле зрения. Совсем легонько, заметнее всего у Симона Пиппа, хотя Симон настолько худ и неуклюж, что ему полезно немного подвигать плечами, только раньше я никогда не обращал на это внимания. Впрочем, имеется и особый случай. Эркан Фискарин в последнее время навязывает мне свое общество. Его фамильярность очень неприятна. Во время отправки задержался у моего сиденья, протянул мне пакетик мятных пастилок. Сегодня утром в качестве приветствия похлопал меня по спине, обратился по-английски «Masta» и при этом истерически подмигивал. Как ты думаешь, Надя, он собирается меня подставить? Мне-то кажется, что он всерьез, что у него такой способ проявления солидарности. В этом парне я за все время разобрался меньше всего. Он младший из трех братьев, старший — хозяин какой-то сети турецких магазинов, и Эркан, видимо, помогает брату в центральной администрации. И родители, кажется, тоже там работают. В школе он учится средне, но среди своих многочисленных сородичей первым аттестат получит. Вероятно, семейство им гордится, возлагает большие надежды. Может, поэтому он всегда производит впечатление подчеркнутой взрослости, мужественности. Что бы ни случилось, сохраняет невозмутимость. Никогда не улыбнется, вечно в маске этакого мачо, ужасное, конечно, ребячество. Сейчас он снова навалился на эту Обермайер. Но меня это не касается. Как и стереотипное поведение других. Строго говоря, это все мелочи. Минимальные дифференции и вибрации на обычно ровной и незыблемой поверхности. Пренебрежимо малые величины. Хотя любопытно, что разыгрывается там под верхним слоем. Если вообще, конечно, разыгрывается.