Выданная замуж насильно

Больной живот также многое позволял мне - до тех пор, пока удавалось убеждать всех, что у меня ещё и температура. Они снова заботились обо мне. Об экзаменах, которые мне предстояло сдавать по возвращению в колледж, я беспокоилась меньше всего: нужно было всего ничего, чтобы сдать их. Да и вообще, это выбор моего отца, а не мой.

Я всегда боролась с отцом. Он управлял моей жизнью, моим будущим. Эта мысль изводила меня даже в ночных кошмарах. Мне хотелось бежать... Но куда? У меня не было сил на это. Однако именно отец однажды помог мне обрести силы.

Родителей не было дома. Мне поручили следить за приготовлением таджина, но я была погружена в свои мысли и смотрела кино по телевизору. Естественно, я забыла о горшке, и кухня наполнилась дымом. Я выбросила все и на скорую руку переделала таджин, но запах гари стоял повсюду. В отчаянии я взглянула на часы. Отец меня убьет! Перед уходом он трижды повторил: "Предупреждаю тебя: если что-нибудь случится с обедом..."

Услышав шаги на лестнице, я решила соврать. В конце концов, я приготовила новый таджин, более-менее похожий на прежний, с теми же овощами и мясом...

- То есть ты глаз с плиты не сводила?

- Да.

- Ты уверена, что ничего не случилось?

- Конечно, что могло случиться?

- Определенно ничего?

- Конечно, да.

Он вцепился в мою руку и сунул её в горшок.

- Понюхай только! Ты принимаешь меня за идиота?

отец схватил метлу и бил меня ею, пока она не сломалась. Он повредил мне предплечье.

Я не жаловалась. Вывихнутая рука болела и была покрыта лиловыми отметинами. Так я легла спать.

На следующий день я отправилась в колледж, по-прежнему не говоря ни слова. Учительница заметила, что написание слов дается мне с трудом.

- Что с тобой?

- Ничего, просто повредила руку.

Она захотела взглянуть. Рука распухла, став втрое больше обычного.

В комнате для больных повторила все ту же официальную версию: я упала...

Медсестра позвонила отцу и попросила приехать его в колледж. При ней он ничего не сказал мне. Он даже не беспокоился, зная, что я все равно промолчу. Однако по пути в больницу он предупредил:

- Если на самом деле с тобой все в порядке, я переломаю тебе обе руки, и на сей раз по-настоящему.

В машине я молилась: "Господи, пожалуйста, пусть медсестра не ошибется... Пусть у меня действительно будет сломана рука!"

У меня оказалось смещенным локтевой сустав, и мне загипсовали руку. Тогда я и решила убежать из дома совсем. Еще когда он бил меня, я думала: "Давай, продолжай, бей меня, потому что это в последний раз!"

Приготовления заняли два-три дня. Я сходила к Мартине, знакомой социальной работнице, и рассказала ей, почему хочу уйти из дома, по-прежнему не вдаваясь в подробности. Несмотря на то, что она была единственным человеком, кому я безоговорочно доверяла, я не могла сказать её даже того, что отец меня бьет. Я просто выпалила в слезах: " Я устала до смерти от всего этого, я больше не выдержу!...Я должна уйти! Я уже взрослая! В этот раз я так просто не отступлюсь, иначе сойду с ума!"

Мартина понимала меня. Это была ее работа - решать проблемы девушек, не задавая лишних вопросов, чтобы не настраивать их против себя. Она наблюдала за мной, пыталась защитить меня от суицидальных наклонностей. В тот день она просто спросила, точно ли я готова, и есть ли у меня деньги.

- У меня нет вообще ничего, но я скорее буду спать на улице, чем останусь там.

- Но куда ты собираешься направиться?

На юге Франции жила моя приятельница, которая как-то на каникулах сказала, что я могу приезжать и оставаться у нее в любое время. У нее была квартира-студия, парень, работа, и только она могла меня приютить.

Первую ночь я провела в хостеле на окраине города, где меня взяла под свое крыло другая женщина-соцработник. Она долго беседовала со мной, пытаясь разобраться, чем плох дом моих родителей и действительно ли я уверена в правильности своего решения. Я отвечала неясно. У меня не доставало смелости сказать больше, а рука была в гипсе. Женщина понимала, что я убегу, если она станет копать слишком глубоко. Побои - это очень унизительно. И все же я должна была рассказать обо всем, а не замыкаться в себе.

Оглядываясь назад, сегодня я понимаю, как глупо, по-детски вела себя тогда, несмотря на свои восемнадцать лет. Единственно правильное решение было - согласиться на разговор. Мой разум твердил: "Я несчастна" Я никого не слышала, не пыталась ухватиться ни за ниточку, брошенную мне, и предпочитала одиноко скитаться, веря, что справлюсь сама. На самом деле это было мне абсолютно не под силу.