Выданная замуж насильно

На следующее утро я первым делом купила две пачки "Верджинии". Я прогуляла колледж и в знак одинокого протеста отправилась в свою старую школу.

Я никогда не ходила с распущенными волосами, но в тот день правая сторона моего лица была лиловой от синяков, и мне пришлось распустить волосы, чтобы прикрыть щеку.

Я была сама не своя, и друзья заметили мое странное поведение.

- Что с тобой?

- Ничего! Ничего особенного. Просто не выспалась. Наверно, подхватила грипп.

Я пришла туда, потому что чувствовала потребность открыться кому-нибудь, но, как обычно, замкнулась на первом же вопросе.

Никто не знал, что в тринадцать лет я пыталась покончить с собой. Никто, кроме нашей семьи, не знал.

Друзья не могли помочь мне. Я вернулась, как путешественница, охваченная ностальгией, чтобы вдохнуть аромат бакалавриата и утраченных по моей собственной вине иллюзий. Я все кружила и кружила в своем несчастье, почти наслаждаясь им.

- Увидимся, - попрощалась я и направилась в дальний конец гигантского здания, чтобы спрятаться на заднем крыльце. Здесь, предоставленная сама себе, я закурила - одну, другую сигарету, - размышляя о своей жизни и по привычке разговаривая сама с собой.

"Когда все уже сказано и сделано, ты не понимаешь, почему стоишь здесь. Лейла, тебе восемнадцать лет, ты уже взрослая! Ты можешь уйти из дому, начать свою жизнь где-нибудь в другом месте. Ты просто трусиха!"

Но тогда вмешался тихий голос, который сказал: "Но если ты уйдешь, ты сожжешь все мосты, связывающие тебя с семьей. Они причиняют тебе боль, но они все равно твоя семья. Семья - это все, что у тебя есть"

Я прокручивала это у себя в голове целое утро (уйти? остаться?), отчаянно куря сигарету за сигаретой, пока не зашлась кашлем. В этот момент ко мне подошел Карим, мой друг. Он единственный знал, что я всегда пряталась здесь, когда мне бывало плохо.

- Что случилось, Лейла?

- Ничего. - Я держала руку у волос, так что он ничего не мог увидеть.

- Неужели? Даже прическа у тебя необычная.

- Да вот, решила распустить волосы, дать им отдохнуть.

- Хватит гнать. - Он отвел руку в сторону и убрал с лица волосы, открывая синяки.

Тут я сорвалась и закричала в истерике:

- А что ты хочешь от меня услышать? Что моя жизнь отстой?! У меня есть три варианта: покончить с собой, сбежать к чертовой матери или оставить все в своей гребаной жизни как есть! Я просто курила - вот и все! А мой брат настучал на меня!

- Да перестань! Ты хоть знаешь, в какой стране живешь?! За сигарету? Так нельзя!

- И что я, по-твоему, должна сделать? Если я расскажу, не исключено, что у них заберут младших детей! Разрушенная семья, дети под опекой государства и весь этот позор!

Я никому не желала причинять боль, не хотела, чтобы распалась моя семья. В любом случае мне не избежать позора.

Братьям даже доставалось - например, когда кто-нибудь из них приходил домой выпившим. Но их наказывали не так строго. Меня же били за все: за то, что я о чем-нибудь забыла, за дерзкий ответ, опоздание. Я никак не могла избежать наказания.

- Ты ведь не натворишь никаких глупостей? Обещаешь?

- Не натворю, не беспокойся.

Но я уже решила уйти и никому не сказала об этом, даже ему. Я слабо представляла, куда можно отправиться. Один мой знакомый, не из нашего квартала, умудрился найти для меня на неделю номер в гостинице за тридцать - сорок километров от дома. Я сказала ему, что мне нужна передышка, и я больше не могу оставаться дома, но не стала вдаваться в подробности, а он не спрашивал. Подсознательно я боялась, что, если позволю себе быть откровенной с кем-нибудь, меня не поймут до тех пор, пока я не расскажу все, а этого нельзя допустить. Потому я и держала язык за зубами, но от этого было не намного легче.

Всю ту неделю одиночества я только и делала, что ревела и ничего не ела. Я ушла, не взяв с собой ничего из вещей, даже документы, - они хранились у отца. У меня не было возможности действительно сбежать: я не имела ни денег, ни документов, ни места, куда пойти. Мой друг попросил своего брата заплатить за гостиницу, но долго это не могло тянуться. С его стороны было очень мило помочь мне. Но, к сожалению, как-то вечером он захотел остаться на ночь. Я решительно запротестовала: мне не нужна была такая помощь. Он все понял.

На следующий день я собрала вещи и с тяжелым сердцем вернулась домой. Другого выбора не было. Моя попытка бегства провалилась.

Отец пришел в бешенство. Вне себя от гнева и унижения, он не взглянул на меня и не проронил ни слова. Для него я умерла. Мне показалось, что он меня убьет, даже если я открою рот, чтобы извиниться.