Збигнев Ненацки: Раз в год в Скиролавках

Кондек съежился и удрал домой. То же самое сделал и Эрвин Крыщак. Только солтыс Йонаш Вонтрух не убежал со стыда и сказал:

— Такие хлебные карточки были дороже золота. Не наестся человек золотом, а хлебом брюхо набьет и жизнь свою спасет. Разве не убил старый Шульц человека в лесу ради куска хлеба?

Вечером Йоахим неожиданно попросил отца, чтобы тот показал ему свое ружье и научил им пользоваться. Доктор не спросил, откуда у него вдруг появилось такое желание, вынул из шкафа ружье, положил на стол.

— Видимо, оно принадлежало князю Ройссу, — объяснил он. — Это курковая двустволка, итальянская модель «кастор» с боковым замком «холланд». Хорошая. Прицельная. Не делает осечек. Я редко хожу на охоту, но люблю, когда в доме есть оружие, сам не знаю, почему…

Йоахим осторожно, как к смычку, прикоснулся к вороненому стволу, а потом убедился, что пальцы у него пахнут маслом. Он и не предполагал, что у ружейного масла такой приятный тонкий запах и что он может ему понравиться. Впрочем, у ружья была прекрасная форма. Как у хорошей скрипки. И оно было необычайно легким. Тоже как хорошая скрипка.

Макухова несколько дольше осталась в этот вечер в доме доктора. Меняя Йоахиму постель в его комнате на втором этаже, она так объяснила ему все это дело:

— Я боялась за тебя, Йоахим, потому что кузнец Малявка — это страшный человек. Потому я позвонила твоему отцу в Трумейки. Но тебя хранит Клобук. Это он превратил золото в старые фотографии и хлебные карточки. Он это сделал для твоего добра и для добра других людей.

Утром кухня доктора была выстужена; не топилась кухонная печь, не крутилась возле нее Макухова, готовящая, как обычно, завтрак. Доктор Неглович торопливо выпил только стакан горячего чая, вскипяченного на электрической плитке, и перед выездом в Трумейки навестил дом Макухов. Гертруда была в своей кухоньке, пекла праздничный пирог. Ее муж Томаш сидел у окна и печально смотрел на дорогу.

— Я думал, что ты заболела, — сказал доктор. Гертруда пожала плечами:

— Такие женщины, как я, не болеют. Но им может не хватить сил. Через три дня праздники. В доме надо убраться, пол натереть и отполировать, обед как следует приготовить, потому что в первый или во второй день наверняка кто-нибудь заглянет… Это уж мне не под силу. У меня есть свой дом и муж, надо и о нем позаботиться.

— Если тебе тяжело, найми женщину из деревни, чтобы тебе помогла. Ведь ты не бросишь меня и Йоахима на произвол судьбы? Разве я тебе когда плохое слово сказал, Гертруда? Разве закрывал от тебя коробочку с деньгами?

— Да нет. Стояла открытая. Ни разу ты не спросил, на что я трачу твои деньги. И не хвалил меня за экономность и не ругал за расточительность. Старая я уже и слабая, чтобы два дома на себе тащить. — Найми женщину в деревне.

— Что? Какую-нибудь грязнулю, неряху или, того хуже, воровку в дом привести? Ведь у нас все стоит нараспашку, даже коробочка с деньгами. Не дождешься, Янек, чтобы я что-нибудь такое сделала.

— Так как же мне быть? — спросил он нетерпеливо, поглядывая на часы. — Не прикидывайся, что не знаешь, к чему я клоню. Есть только одна женщина, которой я доверяю и которая могла бы помочь. Пригласи к нам на праздники панну Брыгиду. Пригласи ее вместе с ребенком.

— Она не примет приглашения, — сказал он. — Она слишком гордая. Впрочем, я не хочу иметь перед ней никаких обязательств. Разве ты не помнишь, как она меня назвала? Она сказала, что я хряк. Я думаю, что и тебе было бы неприятно, если бы в моем доме крутилась в праздники такая особа, как Брыгида. Это женщина очень гордая, я тебе напоминаю об этом. Она не захочет входить с черного хода, только с парадного.

— Эх, Янек, Янек, — улыбнулась она снисходительно. — Я у нее часто бываю. Немного уж осталось от ее гордости. Ее ждут вторые в ее жизни одинокие праздники, потому что она не сказала своим родителям, что у нее внебрачный ребенок. Это какие-то зажиточные хозяева. Они дали ей образование, брат выплатил ее долю в хозяйстве заграничной машиной. К счастью для Брыгиды, живут они далеко и она может им сказать, что она страшно загружена работой и поэтому не может приехать к ним на Рождество.

— Не приглашу я ее, — сказал он твердо. — Она назвала меня хряком. Говоря это, он вышел из дома Гертруды и уехал, зная, что Макухова сделает по-своему.

Когда он, несколько позже обычного, вернулся домой, он увидел на заснеженном подворье роскошную машину Брыгиды, а она сама вместе с Иоахимом раскладывала на снегу большой ковер из салона. Макухова предпочитала чистить ковры в снегу.