Захар Прилепин - Обитель

Отужинав, Мари снова суетилась возле своего друга или мужа, натерла ему грудь водкой, он мычал.

Хотела и его покормить — без толку…

Всё посматривала на Галю.

Протерев лицо больного, Мари решительно подошла к ней и начала объяснять что-то важное.

Галя, присев и поставив фонарь рядом, даже не вслушивалась, только иногда кивала, причём не Мари, а самой себе.

Листать очередную тетрадь в перчатке было неудобно, она спрятала её под мышку. Одежды были громоздки, и перчатка скоро выпала. Мари тут же подняла перчатку и подала Гале, продолжая разговаривать.

Галя не вернула тетрадь на место, а убрала себе за пазуху. Взяла наконец перчатку, но не надела. Голая рука у Гали была красная, натруженная, почти мужская. Потушила фонарь. Села ближе к Артёму. Он передал ей банку. Галя непонимающие посмотрела внутрь.

— Погрейся, — пояснил Артём.

Артём и теперь ни о чём не думал, уверенный в том, что решение должна принять Галя: а кто он такой? Он никто.

— Я так поняла, у них разбилась лодка, когда они причаливали, — сказала Галя негромко. — Они живут тут неделю, и чтоб не замёрзнуть — лодку сожгли. Потому что жечь было уже нечего.

Мари села напротив и кивала головой на каждое Галино слово, как будто понимала, о чём идёт речь.

Артём ничего не отвечал.

— Она сказала, что они были в пути сюда неделю. Семь дней.

Эта новость не прибавляла бодрости.

Артём оглянулся вокруг — было совсем темно, и море шумело, невидное.

А может быть, это не море, а ветер шумит? А море, к примеру, замёрзло? И дальше можно идти пешком. Пешком — дольше, труднее. Зато нельзя утонуть. Только замёрзнуть. И очень скоро…

Пусть лучше это море шумит.

— Если мы оставим их — оба погибнут. Если возьмём с собой — умрёт в дороге мужчина, неделю он не протянет.

— Спасти! — попросила Мари, кивая головой, и снова начала разрывать под тряпками своего любимого, чтобы всем было понятно.

Парень действительно был совсем плох, ещё раз отметил Артём.

Но жалости не испытывал никакой.

— …И у нас раньше кончится топливо — потому что расход увеличится, — закончила Галя.

— А откуда они плыли? — спросил Артём.

— Я не поняла, — сказала Галя. — Но до норвежских вод нам всё равно дольше, чем назад. И погода портится.

«Интересно, — думал Артём, — а где-нибудь в мире ещё есть такие сумасшедшие, которые сидят посреди моря и думают, как им удобнее умереть — по дороге в море или вернувшись домой?»

— Надежда на то, что мы доплывём одни туда, куда собирались, — есть. Только нужно оставить этих людей здесь. Хотя мотор в холоде не заводится, и если ударит мороз — он откажет… А если мы вернёмся… Если мы вернёмся, я не знаю, что будет. Будет, скорее всего, очень плохо, — Галя бросила пустую банку в огонь и посмотрела на Мари. Та тоже смотрела на Галю.

Галя могла бы сказать: «Зато мы спасём людей», — но этого, понимал Артём, говорить не стоило. И Галя понимала. Два часа назад они собирались убить любого красноармейца, хоть всех до единого, что встретились бы им на этом острове, — и теперь вот завести речь о спасении неведомых чужеземцев: бред, несусветный бред.

— Нам надо туда, — сказала Галя Мари, — и махнула в тёмную сторону чужбины.

— No, no! — Мари сложила руки у лица; но чтобы показать, куда всё-таки надо плыть, ей пришлось руки разомкнуть.

Она показала на Соловки, на невидимую отсюда Секирную гору.

Утром Артём, невозможно и помыслить, проснулся в хорошем настроении. Мари несколько раз за ночь вставала к мужу, поддерживала огонь, побросав туда последние щепки, а затем и весло — весло почему-то она решила оставить на самый конец.

Вообще она отогревала мужа, но Артёму нравилось думать, что все эти заботы для него, и он спал ещё крепче.

В сущности, Артём угадал.

Вчера Мари нашла для него сухие унты и шерстяные носки, и он переобулся.

А едва рассвело, Мари начала готовить какую-то похлёбку — у неё оставались неведомые приправы и незнакомые крупы.

Похлёбка быстро вскипела, и, хотя аромат быстро уносило ветром, Артём успел его почувствовать.

В предвкушении завтрака он, ещё путаным утренним рассудком, представлял себя путешественником, открывающим новые острова.

«…Назову их сам, — сонно думал Артём. — Остров Афанасьева, на котором сейчас мы… А самый первый — остров Владычки… Надо бы и Бурцеву свой островок тоже…»

То, что они двинутся на Соловки, Артём не сомневался.

Отчего-то казалось, что предстоящая дорога — домой.