Наталья Нестерова - Уравнение со всеми известными

— Знаете, что произошло, когда мы наконец поняли, что перед нами душевнобольная? — рассказывала Вера. — Часть народа, и я в том числе, стала потихоньку отходить, дабы случайно не попасть ей на язык. Другие, напротив, стали к ней приближаться. Догадываетесь зачем?

— Чтобы посмеяться, очевидно.

— Верно. Они стали подзадоривать ее, задавать пошлые вопросы. Словом, веселились.

— У меня была одна больная, — вспомнил Костя, — тоже с маниакальной идеей чистоты. Соседи по коммуналке несколько лет не выпускали ее из квартиры, подкармливали слегка и поощряли то, что она день и ночь драила везде полы. К нам она попала с очень запущенной формой болезни. Вот та женщина в автобусе, пока она не заговорила, какое на вас впечатление произвела?

— Несколько экстравагантная, но вполне нормальная.

— В этом-то и дело. Нет физических дефектов — так и жалеть нечего. Несет чушь — значит, дура, а я умный. Над дураком посмеяться — милое дело. И в то же время нельзя считать наших пациентов недочеловеками. Знаете что… Вы когда в следующий раз придете? В пятницу? Я вам покажу картины наших больных. В прошлом году мы организовали выставку, несколько работ мне потом подарили. Книгу вашу я верну не сразу, хорошо? Возможно, мы что-то найдем в ней для музея больницы. В обмен могу предложить Ломброзо “Гений и помешательство”. Не читали? Недавно вышло репринтное издание. Думаю, вас заинтересует. Значит, до пятницы?

Они снова встретились, Костя показал картины своих пациентов. Вера ожидала увидеть мазню людей с разрушенным сознанием, которая может умилять только врача. Но по уровню мастерства работы не уступали произведениям выпускников какой-нибудь художественной студии при Доме культуры. Вера так рисовать не умела. Особенно ее поразил один женский портрет. На первый взгляд казалось, что картину делали торопливо, наспех: все, кроме глаз, непропорционально больших, затушевано. Но глаза! Глаза женщины за секунду до рыданий. Расширенные за мокрыми линзами слез зрачки звали заглянуть в душу и молили о помощи. Под портретом стояла подпись “Надежда”. Костя не знал, имя это или идея картины.

Шапочка Гиппократа. Так называлась повязка, закрывавшая голову Юры, — плотный белый чепчик с тесемкой под подбородком. Эта повязка — первое, что видела Анна каждое утро в палате. Юра по-прежнему не реагировал на ее появление, на обход врачей или уколы медсестер, не издавал ни звука, не шевелил ни рукой, ни ногой. Единственным признаком его участия в жизни было вялое перемещение взгляда с предмета на предмет. Юра ни разу не дал понять, что слышит или слушает рассказы жены о детях, об их житье-бытье. Но Анна упорно говорила, задавала ему вопросы и сама же на них отвечала.

Она приходила утром, умывала, брила и кормила мужа, меняла ему постель, ставила судно. В палате лежали еще двое таких же тяжелых больных и трое ходячих. Анна ухаживала и за двумя лежачими — выносила судна, кормила, снимала капельницы, когда медсестер долго не было. После ужина, заплатив ночной нянечке, чтобы та в случае необходимости поменяла Юре пеленки и подмыла его, Анна ехала домой. Нянечки деньги брали, но обещаний часто не выполняли, и тогда утром Анну в палате встречал густой смрад и жалобы соседей. Анна мыла мужа, меняла белье, а вечером снова совала деньги няне.

Врачи уже не говорили Анне, что нужно подождать реабилитации. Месяц — достаточный срок, чтобы восстановление началось. Поражение мозга у Юры было тяжелым — пострадал большой участок, отвечающий за многие жизненные функции. Травма, по словам врачей, была вообще малосовместима с жизнью. И все-таки Анна твердо верила в чудо — Юра придет в себя. Без чуда ей просто не выжить.

В больнице Анна старалась сохранять присутствие духа и оптимизм. Но едва доползала до дому — бодрость покидала ее. Она любила своих детей, но почти не видела их, не занималась с ними. Как штангист, отжав предельный вес и удерживая его над головой, не может вести милую беседу, так и она не могла расходовать себя даже на самых близких и родных.

Всю домашнюю работу выполняли Татьяна и Вера. Тане доставалась большая часть. В больнице не выдавали постельного белья для Юры, ежедневно Анна возила свои простыни, а Таня стирала их и пеленки младенца. Она утюжила белье, готовила еду для Юры, кормила детей, купала их, убирала квартиру, ночами вставала к Кирюше. Вера тоже выматывалась в постоянных разъездах по городу и в поисках продуктов, но, гуляя с детьми и навещая свекровь, хоть немного отдыхала.