Олег Красин - Дети Метро

Поднявшись вместе со всеми на перрон, Максим огляделся. Большую часть людей выводили вверх по эскалаторам, а кому была необходима срочная помощь, её делали здесь же, в импровизированных приёмных пунктах. Тяжело пахло нашатырным спиртом, медикаментами, кровью. К этому запаху добавлялся запах гари, тянувшийся из черного отверстия тоннеля.

Вдоль колонн, выстроившихся вдоль зала станции, стояло несколько тележек на колесах. Некоторые пассажиры садились на них и тут же перевязывали, накладывали шины от переломов, оказывали первую медицинскую помощь. Ничего этого Максиму было не нужно, но он не спешил уходить. Он решил дождаться, когда из пострадавшего вагона извлекут всех раненых, погибших, и принесут сюда, на эту станцию. Поэтому, он отошел в сторону, опустился на корточки возле одной из колонн, облицованных розовым мрамором, и прислонился к ней спиной.

Он сделал это безотчетно, автоматически, совсем как в задымленном вагоне сел на корточки, чтобы можно было дышать. Ему не хватало воздуха тогда, но и сейчас он чувствовал, что задыхается. Эти оторванные руки, ноги, окровавленные тела. Все увиденное им в одно мгновение появилось перед глазами, горло сдавило железной рукой отчаяния и хриплые, лающие звуки, вырвались из его глотки.

Никто не обратил внимания на странного молодого человека — должно быть у него был шок. Так думали люди, которым он попадался на глаза, и никто к нему не подходил, потому что были более важные дела, чем проявление участия.

Спустя короткое время Максим успокоился. Кровь уже не текла по его лицу, но все равно, на всякий случай, он достал платок и осторожно, боясь задеть осколки, которые могли торчать из кожи, протер им лицо.

«Что-то надо сделать, что-то сделать! — думал он, пытаясь сосредоточиться. — Ах, да, надо кому-нибудь позвонить, сказать, что жив. Но кому звонить? Родители в Заволжске, они не знают, что здесь произошло. Их лучше не тревожить. Стасу? Ему я позвоню позже. Надо бы позвонить Кате. Нет, лучше дождусь её и так скажу, не по телефону».

У него не было в мыслях, что она мертва, что её уже нет. Наоборот, он ждал её — она должна была появиться с минуты на минуту, она должна была спастись, бесспорно спастись. Ведь мертвой её там, на сиденье взорванного вагона, он не видел. Он надеялся, что её могло выбросить ударной волной, что она придет в себя, поднимется и пойдет сюда, к этой станции метро. Он в это верил и надеялся.

К нему так никто и не подходил, не тревожил. Спасатели были заняты другими делами, которых еще оставалось много. Максим увидел, как приехала следственно-оперативная группа, как начали опрашивать первых свидетелей, как оцепили платформу станции. Он всё сидел и ждал. Наконец, появились первые носилки с людьми. Издалека ему не было видно — живые они или мертвые, а ближе Максим боялся подходить, боялся, что его могут отправить наверх, чтобы не мешал следствию. Носилки все несли и несли. Их было около сорока, может чуть больше.

Внезапно среди этих лежавших без признаков жизни людей на пустой платформе, раздались звуки мобильных телефонов. Один, второй, третий. Звучали разные мелодии, разные рингтоны: ритмичные, веселые, шуточные, длинные, короткие. Эти звонки не прекращались ни на минуту, словно родные и знакомые пытались восстановить утраченную связь и оживить этих людей, вытянуть их назад из бездны смерти. Но владельцы телефонов не могли уже никому ответить.

Лихорадочно достав свой телефон, Максим набрал номер Кати. Раздались длинные гудки — никто не брал трубку. Но его слух уже уловил долетавший со стороны лежащих тел, голос Катиного телефона, поющий в общем хоре бесхозных мобильников. Он знал, какую мелодию она поставила на его звонок. Это была песня Ветлицкой «Половинки».

Его рука медленно опустилась, и он не находил в себе силы нажать кнопку отбоя, как будто, как и те, другие, не желавшие терять связь с близкими людьми, не хотел терять с ней связь, если отключит телефон. Телефон Кати продолжал играть — она не отвечала.

Тогда он поднялся и, не отключая телефон, пошел к эскалатору, на выход из метро.

Вернувшись домой разбитый и опустошенный, Максим, не снимая одежды, упал на кровать. Сил не было. Перед глазами стоял мрачный тоннель, вереница молчаливых людей, взорванный вагон. Его преследовал запах горелого пластика, проводки, словно он был токсикоманом и специально надышался ядовитыми испарениями, чтобы отключиться.

Все же он поднялся, снял рубашку с засохшей кровью, отравился в ванную и принял душ. Он никуда не пошел, никому не звонил. По телевизору целый день показывали сюжет о взрыве в метро — ту станцию, на которой он был, рассказы очевидцев. Говорили, что вагон взорвала одна из смертниц, а вторую задержали на другой станции. Она не успела.