Олег Красин - Другая жизнь

— Ты иди, — говорит она подруге, — я тебя догоню.

Ирина вызывает свободный лифт и отправляется наверх, на девятнадцатый этаж. Провожая её взглядом, Вера не может заставить себя тронуться с места. Ей всё кажется, что и в этой, тоже оказывается придуманной жизни, может объявиться Алексей. Ничто ему не мешает выжить, а не пропасть на Триумфальной площади, потому как всё это игра воображения, забавы затейливого ума.

Один из лифтов двинулся с девятнадцатого этажа вниз, и Вера как завороженная отсчитывает мелькающие цифры, убывающие к первому этажу. Вдруг это Леша едет к ней? Вдруг он уже появился каким-то образом в офисе и узнал от Иры, что она в холле?

Лифт останавливается, из раскрывшихся дверей вываливается Курасов, который нетвердой походкой движется к выходу. Он сильно пьян и почти не узнаёт окружающих, но её он узнал.

— А Верусик? — Курасов пьяно хихикает, — а я вот, в бар иду. Не хочешь составить компанию? Набухаемся…

— Не-а! — мотает головой Вера. — Ты иди, я здесь побуду.

— Ну, как знаешь!

Курасов идет из бизнес-центра и Вера автоматически отмечает, что его светло-синий пиджак на спине заляпан жирными пятнами. Наверное, схватился за него грязными руками или бросил на пол залитый соусом.

Она переводит взгляд на лифты. Еще один, теперь уже с восемнадцатого этажа, на котором работал Алексей, срывается и начинает падать вниз, стремительно уменьшая цифры. «А ведь на этом этаже работал Лёша! — думает Вера, невольно затаив дыхание, — это должно быть он, не иначе!»

Цифры быстро мелькают: двенадцатый этаж, восьмой, третий, первый…

Звучит сигнал, створки лифта открываются. К глубокому разочарованию девушки из него выходит грузный Макаров — начальник Алексея. Он хмур, неприветлив и неразговорчив. «Опять не то!» — досадует Вера.

Макаров, опустив голову и ни на кого не глядя, шествует, как и Курасов к выходу. Но, так же как и Курасов, заметив Веру, на ходу останавливается.

— А ты чего здесь? — удивленно спрашивает он.

— А где мне быть? — удивляется в ответ Вера.

— В больнице, у Алексея. Он в коме.

— Значит, он жив? — радость заставляет дрожать голос девушки, глаза её светятся счастьем, — это правда?

— Конечно. Я сейчас к нему. Поедешь?

Первым безотчетным желанием Веры было все бросить и помчаться в больницу, к Леше.

— Да, обязательно поеду! — говорит она и вдруг добавляет, — сейчас сделаю кое-что и поеду. Вы езжайте пока без меня, Николай Иванович!

Макаров неопределенно хмыкнув, выходит на улицу, откуда доносится суетливый шум города. Леша жив! В этом главное. Но…

Она представляет его в коме. Бледное безжизненное лицо, отрывистые, пугающие звуки аппаратуры, фиксирующей давление и пульс, противный лекарственный запах больницы. Ей припоминается хокку Басё, которые Алексей иногда цитировал и Вера произносит вслух одно из них, вполголоса, не боясь, что кто-то услышит:

Кома — это стремительный бег, полет по выжженным полям памяти, когда за спиной только запах гари и пепел воспоминаний. В пепле встречаются уцелевшие обрывки записей об исчезнувшей жизни, но разобрать их крайне сложно. Бывает, что больные из комы выходят через много лет, а бывает, что навсегда остаются в своем одиноком мире.

Что она будет делать? Сидеть возле него, дожидаться пока он очнется? Ждать и терпеть, испытывая боль, страдать каждый раз, видя его безжизненное тело? Хватит! Довольно! Ей достаточно переживаний!

«Этот мир, такой же реальный, как и тот, — думает Вера в свое оправдание, — только здесь Леша в коме, а там нормальный, здоровый». И еще она думает: «Разве у меня есть выбор? Я должна вернуться в Ниццу».

Она оглядывается на Горбоносого. Тот едва приметно кивает головой, будто прочитал мысли Веры и согласен с её решением. А потом она идет в лифт и делает то, чего никогда не делала — сама нажимает кнопку двадцать первого этажа. Она учащенно дышит, громко стучит сердце, отдаваясь глухим стуком в ушах.

Лифт рвется вверх.

Вера смотрит на себя в зеркало лифтовой кабины, и невольные слезы сожаления выступают на её глазах. Она жалеет, что не выполнила свои обещания другим, и что другие не исполнили ей свои. Она жалеет, что иногда проходила мимо чувств и отношений, словно посторонний наблюдатель. Она хочет всем сказать: «До свидания!» — и своей подруге Ире, и самолюбивому Курасову, и грузному Макарову, и Маше с Вероникой Ивановной, проститься и больше не думать ни о чём грустном, если бы это было возможно.