Наталья Нестерова - Вызов врача

— И с тех пор, — предположила Ирина, — ты панически боишься любых хирургических операций?

— Мне проще сразу в гроб лечь, чем еще раз увидеть эту круглую лампу над собой.

— Ясно.

— Ничего тебе не ясно!

— Ошибаешься! Но проблемы твоего здоровья я буду обсуждать только в том случае, если ты сама о них заговоришь. Готова?

— Да плевать мне сейчас на здоровье, когда такой случай… когда ты пришла… мы увиделись…

— Напоминаю: я пришла не по доброй воле.

— Плевать!

— Похоже, это было основным в твоей жизни.

— Что?

— Плевать. На людей, обстоятельства, пусть — на начальство, пусть — на…

— Ирочка…

— Да, да! И на меня тоже! Тридцать лет тебе было на дочь плевать с высокой горки. Как же, пусковица! Звучит как «ослица».

— Ира! Но ты можешь хотя бы выслушать меня? Лысый попугай! Неужели тебе не интересно, почему я поступила, как последняя шлюха подзаборная? Твоя сказочка про отсутствие у меня материнских инстинктов — чушь собачья!

— Нет, не чушь!

— Чушь!

— Правда!

— Неправда!

— Не ори!

— Сама не ори!

— Ты говорила, что никогда не жалуешься? — напомнила Ирина.

— Говорила, — покорно вздохнула Мария Петровна.

— А чем сейчас занимаешься? По-моему, пытаешься меня разжалобить.

— Да я готова люстру съесть, только бы до тебя достучаться!

— Стучать можно в дверь или в окно, ломиться в скалу бесполезно.

— Значит, ты — скала? Ира, ты ведь понимаешь, что после нашей встречи не может все остаться по-прежнему.

— Почему? Станешь досаждать мне?

— Дело не только во мне, но и в тебе. Мне кажется, нет, я уверена, что ты добрая, отзывчивая… ты не сможешь как я… ты не сможешь меня бросить.

Несколько секунд Ирина смотрела на мать в изумлении, потом развела руками:

— Ну ты даешь! Молодец! Я не смогу ее бросить! Мамочку свою родную! Пошла ты знаешь куда? Напряги свое сквернословие и договори фразу. Легко! Слышишь? Я тебя могу бросить легко! Тысячу раз представляла: ты гибнешь, протягиваешь ко мне руки, а я отталкиваю их. И мне нравились такие фантазии! Я убивала тебя сотнями способов.

— Не надо. Я тебе не верю. Не плачь!

— Она мне не верит! — Ирина вытерла ладошкой мокрые щеки. — Да мне плевать, веришь ты мне или нет. Ты! Из-за тебя! Из-за тебя на мне проклятие! От первого моего крика — проклятие. Ты думаешь, как относятся к ребенку, которого бросила мать? Его жалеют? Да, жалеют, а еще ищут в нем изъян, гнильцу, порок. Раз его бросила мать, значит, с ним не все в порядке, значит, он плохой, на нем проклятие. У меня подружка была в школе. Дружили взахлеб, я ей тайну свою рассказала, что ты не умерла, как все думали, а бросила меня. Потом размолвка у нас вышла, и она разболтала всем. Как они на меня смотрели! Как шушукались! И все выглядывали — где же на мне метка дьявола. С тех пор у меня руки дрожат, стоит чуть понервничать. Учительница на беседу вызвала, до нее слух дошел. Утешить, поддержать меня хотела. А я вспоминаю тот разговор… О! Как стыдно было! Меня стыд кислотой разъедал. Казалось, уже не осталось ни кожи, ни мышц, ни костей. Один стыд. Она говорила, что дети за родителей не отвечают, я буду хорошей, если буду себя хорошо вести, и мне надо постараться и не стать такой, как моя мама. Отвечают! Отвечают дети за родителей! Я после того случая и бросилась к тебе. А ты целовалась! Взасос! У каждого дерева!

Мария Петровна сползла с кресла и встала на колени, молитвенно сложила руки на груди:

— Ирочка, доченька, прости меня! Прости! Думала, я одна страдаю. И что мой грех, мои страдания как-то должны благом для тебя обернуться. Я думала, ты счастлива. Я боялась разрушить твое счастье. Тебя боялась. К тебе как к божеству относилась и боялась божества коснуться, осквернить его. А потом думать о тебе запретила. Да, как ты говорила, нет ее, не было, умерла.

— Встань. Ты опираешься на обожженное колено. Произошло то, чего я меньше всего хотела. Мы устроили душераздирающую сцену.

Мария Петровна качалась, билась головой о пол и причитала:

— Господи, виновата! Грех неискупаемый. Прости меня! Прости! Почему я тогда не умерла? Зачем жила?

— Немедленно прекрати истерику! Или вкачу тебе снотворное! Уйду, и больше никогда меня не увидишь! Хватит рыдать! Где у тебя платок? На, возьми мой!

Мария Петровна вернулась в кресло. Носовой платок, который дала ей дочь, был слегка мокрым.

Ирочка вытирала им свои слезы! Мария Петровна прижала платок к губам. Невнятно пробормотала:

— Девочка моя! Ненаглядная! Солнышко!