Наталья Нестерова - Вызов врача

Мария Петровна резко побледнела:

— Ты на что намекаешь?

— На обстоятельства жизни одной выдающейся пусковицы.

— Откуда ты знаешь?

— От верблюда!

— Я этому верблюду лишний горб сделаю! Кто тебе сказал?

— Что сказал? Бездетная пациентка Степанова, вы никак разнервничались?

— Ирина Николаевна… О господи! Как твоя девичья фамилия?

— Не ваше дело! — Ира сделала шаг назад.

— Григорьева? Ты Григорьева?

— Это вас не касается!

Ирина еще отступила. Она уже жалела, что поддалась порыву, завела этот разговор.

— Ты Ира Григорьева?.. Моя… дочь?

— Ошибаетесь. У вас не было детей.

Мария Петровна дернула руками, точно хотела обнять Ирину, и безвольно уронила. Доковыляла до кресла и рухнула в него. Выглядела она крайне плохо — враз постарела лет на двадцать. В кресле сидела задыхающаяся девяностолетняя старуха.

Злость Ирины не улетучилась, бешенство не рассосалось, но ноги понесли к старухе. Ноги врача, привыкшего оказывать помощь страждущим, не слушались сознания, хотя и оно принадлежало тому же врачу.

Ирина взяла Степанову за руку, чтобы посчитать пульс. На секундную стрелку часов смотреть не понадобилось — пульс был крайне частым, сердце билось как у кролика.

«Капли или укол? — размышляла Ирина, возвращаясь к столу и роясь в своей сумке. — Капли, пожалуй, слабоваты будут». Она достала бутылочку со спиртом, намочила ватный тампон, протерла руки. Вытащила из бумажной упаковки одноразовый шприц, разбила ампулу, набрала лекарство. Еще один тампон смочила спиртом, подошла к Степановой, задрала юбку, протерла бедро, сделала инъекцию. Лучше бы, конечно, в ягодицу. В бедро гораздо больней, но ворочать Степанову не хотелось, да она и не пикнула.

И Мария Петровна, и Ирина переживали странное раздвоение личности, точнее — раздвоение тела и сознания. Ирина действовала как врач-робот, профессионально, не испытывая сострадания к своей так называемой матери. Мария Петровна смотрела на дочь как на спустившегося с небес долгожданного ангела, но заговорила по привычке язвительно:

— Если думаешь, что я сейчас разрыдаюсь и стану описывать, как страдала без тебя все эти тридцать лет, то ты ошибаешься.

— А если ты, в свою очередь, надеешься, что я горевала без мамочки, то тоже ошибаешься. Я вообще не собиралась знакомиться с тобой. Угораздило тебя перейти в эту поликлинику и жить на моем участке! Никто не хочет больше подменяться, идти к тебе по вызову — ты всех достала.

— Мексиканский сериал: мать и дочь встречаются после долгой разлуки. Господи, тебе через три недели исполнится тридцать!

— Чуть больше, чем тебе по медицинской карточке.

— Это я в одну фирму собиралась устраиваться. У них знаешь как, только молодые да резвые нужны.

— Зря очковтирательством занималась? Не взяли?

— Почему? Взяли, но потом об этом. Расскажи, как ты жила…

То ли укол начал действовать, то ли Мария Петровна сама справилась с громадным стрессом, но ее сознание возвращалось в тело.

— Как ты жила после двенадцати лет? — повторила она.

— Почему именно после двенадцати? — пожала плечами Ирина. — Грудничковый период или начальная школа тебя не интересует? Ничего я рассказывать не буду! И вообще мыльной оперы не получится!

— Ты моя дочь…

— Только в биологическом смысле! За давностью лет сей факт принимать во внимание смысла нет. Я сейчас ухожу. Станет плохо… Да что тебя учить! Тебе «скорую» вызвать не привыкать.

Мария Петровна медленно встала, держась за подлокотники кресла, не опуская их, стала двигать кресло. Загородила дверь и снова уселась.

— Ты никуда не уйдешь, пока мы не поговорим!

Путь к выходу был для Ирины отрезан. Не драться же с матерью! Ирина поймала себя на том, что мысленно называет Степанову мамой. Только бы вслух не вырвалось! Когда это началось? С первых минут общения, с чаепития? Не важно! Главное — не оговориться! Не сболтнуть лишнего! Не показать, что рада ее поступку — баррикадированию двери. Теперь есть повод задержаться и высказать все, что накипело за многие годы. Возможно, и выслушать…

— Ирочка! Я очень тебя прошу поговорить со мной и…

— Как ты не понимаешь? Мы друг для друга давно умерли, еще в роддоме. Я родилась — ты умерла. Ты родила — я умерла. Только так! Мне это в детстве здорово помогало.

— А мне ничего не помогало. Только сумасшедшая работа.

— Не ври!

— Перед тобой — как перед Богом!

— Ясно! Придумала себе сказочку оправдательную, легенду, и свято веришь в нее. Я уже сталкивалась с подобным. У меня на участке жил артист народный. С женой обращался хуже, чем с половой тряпкой, ни в грош ее не ставил, открыто изменял, насмехался жестоко. И что произошло после его смерти? Вдова резко похорошела, делом жизни видит возвеличение памяти великого артиста. Книгу воспоминаний выпустила. Я читала про их большую любовь от первой встречи до последнего вздоха и диву давалась — так врать можно, только искренне заблуждаясь.